– Ну да, разумеется, – поспешила согласиться Констанс. – Однако вы не слышали собственными ушами, как лица, виновные в гибели ваших родителей, сами говорили, что составили заговор с целью преподать урок вашему отцу. И что подобный урок они собираются преподать вам, милорд.
– А вы-то как раз, надо полагать, слышали это собственными ушами, – сказал Вир, который теперь наконец понял, почему искусительница сочла своим долгом разыскать его. Очевидно, она считала, что вина ее отца отчасти лежит и на ней, и не важно, что сам Блейдсдейл в весьма грубой форме отрицал какое-либо родство между ними. В глазах света она была леди Констанс Лэндфорд. Для нее самой этого было достаточно, чтобы считать себя виновной, и теперь она хотела эту вину искупить – это она-то, которая не причинила никому никакого зла!
И тут ему пришло в голову, что недурно бы узнать, что же все-таки она желает предложить ему в качестве компенсации.
–Да, – заговорила между тем Констанс, отворачиваясь, – я своими ушами слышала их разговор. Еще и по этой причине они ни за что не успокоятся, пока не поймают меня.
– Разве в этом есть необходимость? – заметил Вир с хладнокровием, от которого можно было прийти в бешенство. – Вы же сообщили мне, что это человек, которого я презираю, как никого другого.
– Да, – ответила Констанс горько. И объявила: – И я – его дочь, леди Констанс Лэндфорд. – И, собрав волю в кулак, она приготовилась к взрыву негодования и презрения.
Но никакого взрыва не последовало.
Вир поставил бокал и решительно двинулся к ней. Сердце ее непонятно почему вдруг дало перебой, когда она взглянула в его завораживающие глаза цвета лазурита.
– Вы, разумеется, ошиблись, миледи, – сказал он очень мягко. – Вы можете называть себя как вам угодно, но вы – не дочь Блейдсдейла.
Констанс изумленно уставилась на Вира. Вдруг понимание забрезжило в ее мозгу.
– Так вы знали! – воскликнула она, вцепилась в лацканы его сюртука и как следует тряхнула. – Все то время, пока я дрожала в ожидании этого момента, вы знали ужасную правду.
– Как же мне было не знать? – сказал Вир, кладя ладони ей на плечи. – Ты сама сказала мне тогда ночью, засыпая в карете. А теперь послушай меня. – И, наклонив к ней голову, он впился в ее лицо пронзительным взглядом. – Даже если бы он был твоим отцом, это все равно не имело бы никакого значения. Ты никак не связана с обстоятельствами, при которых погибли мои родители. И ты не должна считать себя в ответе за то, что совершил Блейдсдейл. Ты ничем ему не обязана, дитя. И уж точно ничем не обязана мне.
– В самом деле? – отозвалась Констанс, которая пребывала в убеждении, что она обязана ему очень даже многим, и если все получится так, как она задумала, то будет обязана еще большим, и очень скоро. – Боюсь, что никак не смогу с вами согласиться, милорд, – сказала она и, поражаясь своему бесстыдству, вдруг порывисто обвила руками его шею.
Нежный восторг охватил ее, когда она почувствовала, как дрожь пробежала по худому, сильному телу Вира, и еще радость от того, что он вовсе не так безразличен к ней, как пытался показать.
– И потому должна объяснить вам, что могу оказать неизмеримую помощь в вашей борьбе за справедливость, если только позволите, – продолжала она уже увереннее. – Будучи женщиной, я могу посещать те места, куда вам вход заказан. И наверняка мне удастся услышать там интересные вещи. И я могу обеспечить вам надежный тыл. Ведь две Черные Розы гораздо лучше, чем одна, верно?
Две Черные Розы! Боже правый, думал Вир, перед которым как наяву пронеслась целая вереница причин, по которым подобное удвоение разбойников на большой дороге будет не только не лучше, а много, много хуже. Смешная маленькая дурочка! Она даже не подозревает, какую опасность может навлечь на себя, ввязываясь в подобную авантюру. Какая там помощь! Результатом ее вмешательства, несомненно, будет то, что оба они окажутся на виселице! Однако вслух сказал:
– Вне всякого сомнения, – и таким тоном, будто брать на дело благородных красавиц, возжелавших ступить на путь преступления, для него более чем привычно. – Право, даже удивительно, как подобная идея мне самому не пришла в голову.
– Полагаю, рано или поздно вы сами додумались бы до этого, милорд, – сказала Констанс, явно стремясь утешить недогадливого маркиза. – Потому что совершенно очевидно, что вы человек большого ума. Однако даже сильному и умному мужчине в таком деле может пригодиться женская интуиция. – И видно, под влиянием этой самой хваленой женской интуиции она вдруг взяла и убрала непослушную прядь с его лба. – И я настоящий знаток человеческой природы и вижу бессовестных мужчин насквозь, милорд. Что более важно, не родилась еще на свет женщина, которой удалось бы провести меня.
– Редкий талант, которому можно только позавидовать, – заметил маркиз, с трудом скрывая свое довольно-таки бессовестное желание: овладеть ею прямо здесь, на персидском ковре возле камина. Дьявольщина! И ведь она совершенно не сознавала, какое действие оказывает на него. Он же отнюдь не собирался открывать ей глаза на то, какой невероятной властью над ним она обладает. Так что положение его было затруднительным.
Пропади все пропадом! Ведь он Гидеон Рошель, маркиз де Вир, известный своим пристрастием ко всевозможным порокам. И какая ирония! Он не может заключить в объятия прекрасную женщину, которая не только бесконечно ему желанна, но явно и сама с не меньшим пылом стремится вступить с ним в связь. И все же вопреки своей природе ему придется повернуться к ней спиной. Несомненно, эту новоприобретенную совестливость следовало бы отнести на счет какого-то изъяна его характера, остававшегося прежде не замеченным. Видимо, он был в душе мазохист, и самоистязание было сладостным для него. Ей-богу, это было просто смешно. Но будь он проклят, если пополнит список своих позорных поступков еще одним – поруганной честью девушки, тем более девушки, находящейся под его защитой. По крайней мере, благоразумно сделал оговорку циничный маркиз, не сегодня.
– Похоже, ты все продумала до мельчайших деталей, – проговорил он, будучи не в силах, к досаде своей, отвести глаз от ее рыжих локонов, сверкавших красными искрами в отблесках пламени. – Забыла только про одно маленькое препятствие. Тебя и так разыскивают, причем солдаты, люди короля, ни больше ни меньше.
– Напротив, милорд, – ответила Констанс, которая, в сущности, думала только о том, какая теплая у него рука и что его сильное, мужественное тело совсем рядом. И почему он все не решается поцеловать ее? – На самом деле только один человек короля преследует меня. Это тот самый человек, за которого меня
