как раз настал срок отправлять к ним Франциска Ассизского, а еще через несколько лет — Франсуа Рабле. Они оценят того и другого лучше, чем мы ценим их сейчас. Им понравился Аристофан, когда я попыталась несколько лет назад перевести им диалог крестьянина и его сына из «Облаков». Лет через двадцать они будут готовы принять энциклопедистов, а еще через десяток лет созреют для Киплинга. Пускай мечтатели, философы и поэты обольщают их, готовя к пришествию мистера Форда.
Где окажемся тем временем мы? Быть может, мы опишем спираль и повиснем у них на хвосте, полюбив тень джунглей и упиваясь звуками лесного барабана? Возможно, они к тому времени смирятся с дешевыми автомобилями, как уже смирились с доктриной пресуществления.
Землетрясение
Однажды на Рождество у нас произошло землетрясение — достаточно сильное, чтобы опрокинуть несколько африканских хижин; оно было похоже на вспышку гнева у слона. Мы насчитали три толчка, каждый из которых продолжался по несколько секунд; паузы между толчками тоже длились секунды. В эти промежутки люди успевали составить представление о происшествии.
Денис Финч-Хаттон, застигнутый стихией в резервации маасаи мирно спящим в своем грузовике, рассказывал мне, возвратившись, что, разбуженный толчком, подумал: «Под кузов подлез носорог».
Сама я находилась во время землетрясения в своей спальне и почему-то решила, что на крышу дома запрыгнул леопард. При втором толчке в моей голове пронеслась мысль: «Я умираю. Вот, значит что такое смерть!» Однако за короткую передышку между вторым и третьим толчком я успела сообразить, что это именно землетрясение, и вспомнить, что никогда не чаяла пережить такое приключение. Мне даже показалось, что оно уже прекратилось. Когда произошел последний, третий толчок, меня охватила такая безумная радость, какой мне не приходилось испытывать ни до, ни после этого.
Силы, управляющие Вселенной, способны возносить человека на недосягаемые высоты восторга. Мы даже не сознаем, что такое может случиться, а когда это все-таки с нами происходит, то мы начинаем видеть заманчивые перспективы. Вот что пишет Кеплер о своих ощущениях, когда его многолетний труд завершился открытием закона движения планет:
«Я прихожу в небывалый восторг. Жребий брошен. Никогда еще мне не приходилось такого испытывать. Я дрожу, кровь моя бурлит. Господь ждал шесть тысяч лет, чтобы появился кто-то, способный взглянуть на Его труды. Мудрость Его беспредельна: в Нем содержится и неведомое нам, и то немногое, о чем мы знаем».
Точно такой же взрыв чувств случился и у меня во время землетрясения.
Чувство колоссального удовольствия проистекает из того, что нечто, почитавшееся вами неподвижным, самостоятельно пришло в движение. Наверное, почти ничто на свете не способно так одарить радостью и надеждой. Скучный шар, эта мертвая масса — сама земля — приподнялась и напряглась подо мной. Она отправила мне послание, проникнутое, несмотря на кратковременность, глубочайшим смыслом. Она хохотала, опрокидывая своим хохотом туземные хижины и провозглашая: «E pur si muove!»[8].
Наутро Джума принес мне чай и сообщил:
— Умер английский король.
Я спросила, откуда ему это известно.
— Разве ты не почувствовала, мемсагиб, как тряслась ночью земля? Значит, умер английский король.
К счастью, король прожил после того землетрясения еще много лет.
Джордж
Однажды на пути в Африку я познакомилась на корабле с мальчиком по имени Джордж, путешествовавшим с матерью и молодой тетушкой. Однажды на палубе он, сопровождаемый взглядами обеих, направился ко мне. Сообщив, что назавтра ему исполняется шесть лет и что его мать по этому случаю собирается пригласить пассажиров-англичан на чай, он спросил, приму ли я приглашение.
— Я не англичанка, Джордж, — сказала я.
— А кто? — удивленно спросил он.
— Готтентотка.
Он окинул меня серьезным взглядом.
— Неважно. Надеюсь, вы все равно придете.
Он вернулся к матери и тетке и оповестил их небрежно, но в то же время с твердостью, перечеркивавшей любые возражения:
— Она готтентотка. Но я все равно хочу, чтобы она была.
Кеико
У меня был толстый верховой мул, которого я прозвала Молли. Кучер называл его по своему — «Кеико», что означает «ложка». На мой вопрос, при чем тут ложка, он ответил:
— Потому что он похож на ложку.
Я обошла животное кругом, желая понять, что имеется в виду, но осталась в недоумении.
Однажды я впрягла Кеико в упряжку вместе с тремя другими мулами и только с высоты кучерского места поняла, что кучер прав. У Ложки были необычно узкие плечи и широкие бока — в точности ручка и черпак.
Если бы мы с Камау взялись рисовать портрет Ложки, то нарисовали бы совершенно разные предметы. Впрочем, Господь и ангелы воспринимали Ложку точно так же, как Камау. Пришедший с небес превыше всех, и истинно то, что лицезреет Он.
Жирафы плывут в Гамбург
Я гостила в Момбасе в доме шейха Али бин Салима, главного муллы побережья, гостеприимного и обходительного пожилого араба.
Момбаса — это рай, нарисованный маленьким ребенком. Глубокий морской пролив, отделяющий остров суши, представляет собой идеальную гавань; суша — это белесые коралловые образования, поросшие манговыми деревьями и фантастическими баобабами — седыми и лысоватыми. Море в Момбасе васильковой синевы; Индийский океан бьется белой полосой о длинные волнорезы и шумит даже в самую тихую погоду. Дома вдоль узких улочек Момбасы сложены из розовых и охровых коралловых блоков; над городом высится массивная старая крепость с внушительными стенами и амбразурами, напоминая о сражениях арабов и португальцев трехсотлетней давности. Крепость выглядит ярче остального города, словно напиталась на скале лучами штормовых закатов.
В садах Момбасы цветет раскидистая красная акация, невероятно яркая, с нежными листочками. Солнце выжигает и иссушает Момбасу; здесь даже воздух соленый, ветер ежедневно приносит с Востока новые порции соли, сама почва засолена, так что на ней почти не растет трава, и земля остается голой, как паркет в танцевальном зале. Однако древние манговые деревья имеют густую темно-зеленую листву и отбрасывают щедрую тень: под ними чувствуешь себя, как в прохладном бассейне. Они настойчивее всех других деревьев манят собираться под их сенью, поэтому люди назначают здесь встречи, как у деревенского
