Один из сопровождающих заметил Пьетро и поравнялся с окном кареты. Его кобыла пошла легким галопом.
— Подъезжаем к Вероне, синьор. Скоро будем на месте.
Пьетро поблагодарил всадника, но окна не завесил. Верона. Они с отцом принадлежат к партии гибеллинов, а значит, выступают в поддержку императора. Который умер. И против интересов папы, который тоже умер. В Вероне проживает знаменитое семейство Палио. Оно торгует… буквально всем торгует. Любой товар из Венеции, не отправленный морем, попадает либо во Флоренцию, либо в Верону. Из Флоренции путь лежит только в порт в Остии, зато Верона владеет ключами к Австрии и Германии, а значит, и к Франции, и даже к Англии. Верона расположена у самой Бреннеро, единственной надежной дороги через Альпы.
Незаметно въехали в пригород. Пьетро увидел дома, мастерские, лавки тех, кто был недостаточно богат, чтобы покупать недвижимость по другую сторону городской стены. Но даже здесь пахло городом. Пьетро удивился сам себе, когда обнаружил, что запах мочи и нечистот успокоил его. С другой стороны, он ведь всю жизнь провел в городах. Сначала во Флоренции, затем в Париже, после в Пизе.
Карета поехала медленнее и совсем остановилась. Отец проснулся.
— Что случилось?
— Кажется, мы подъехали к городским воротам, отец.
— Превосходно, превосходно, — пробормотал поэт сонным голосом. — Я был настолько поглощен сценой схватки с Катоном… я тебе не рассказывал о Катоне? Настолько поглощен, мой мальчик, что совсем потерял счет милям. Отдерни шторы. И разбуди брата!
Их окликнул караульный. Начальник отряда сопровождающих теперь выкрикивал имена пассажиров кареты — по правде говоря, он выкрикнул только одно имя, а два других заменил словами «И его сыновья!». Караульные пошли сверить количество приехавших с инструкцией. Точнее, как заметил Пьетро, поглазеть на его отца.
— Стало быть, это вы и есть? — уточнил один.
— Я думал, с вами Вергилий приедет, — разочарованно протянул второй.
Данте тут же отреагировал:
— Вы разве его не узнали? Он у нас за кучера.
Караульный с интересом посмотрел на кучера, но, подумав, сконфуженно хихикнул.
Данте перекинулся с караульными еще парой слов. В частности, на остроумную, в их понимании, реплику он ответил со вздохом: «Вы правы. Моя борода обуглилась в адском пламени. А мои сыновья устали. Впустят нас наконец?»
Путешественникам пришлось подождать, пока информацию об их приезде передадут по цепочке дальше. Лишь когда она достигла ушей последней пары караульных, ворота открылись. Карета проехала под аркой ворот и оказалась в городе. Данте, узнав в темноте церковь или дом, тут же сообщал юношам, какому ордену или какому семейству принадлежит здание.
Вдруг Данте хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Смотрите! Смотрите скорей!
Пьетро и Поко тотчас развернулись и стали смотреть по направлению указующей длани отца. В темноте Пьетро удалось различить арку. Затем другую, третью… Арки множились, вырастали друг над другом. Откуда ни возьмись появились факелы, и Пьетро понял, что за строение предстало их взорам. Сомнений быть не могло.
— Арена! — Поко засмеялся от радости. — Римская Арена!
— Ее до сих пор используют, — пояснил Данте. — Нищих прогнали, скамьи отмыли, и теперь на Арене устраивают спортивные состязания. А также театральные представления, — добавил он, помрачнев.
Арку уже миновали, а Пьетро все не мог стряхнуть видение встающих одна за другой арок. Только от толчка остановившейся кареты картины рассеялись.
— Приехали. Точка! — объявил кучер и сам засмеялся.
Всем почему-то хотелось блеснуть остроумием перед великим изгнанником.
Дворецкий распахнул дверь перед путешественниками. Пьетро высунулся из кареты. Видимо, весть об их прибытии распространилась со скоростью пожара. Толпа горожан обоего пола и всех возрастов ширилась с каждой минутой. Пьетро никак не мог привыкнуть к славе отца, хотя они скитались уже два года, на воротах каждого нового города оставляя шляпы — тот, кто снимал эти шляпы, тем самым приглашал их с отцом к себе в гости.
Пьетро выбрался из кареты, но не прежде, чем убедился, что шляпа его сидит на голове именно так, как нужно, — к шляпе Пьетро относился трепетно, во-первых, потому что она была подарком правителя Лукки, а во-вторых, потому что она являлась единственным украшением его гардероба. Но и дорогая щегольская шляпа с длинным пером не удержала толпу от вздоха разочарования. Пьетро попытался убедить себя, что не его персона вызвала этот вздох. Он почтительно протянул отцу руку.
Длинные пальцы поэта впились юноше в локоть — Данте опирался гораздо тяжелее, чем можно было предположить при взгляде на его сухощавую фигуру. Башмаки Данте коснулись мостовой, и толпа отступила на шаг, вдавив задние ряды в стены.
— Проклятые кареты, — пробормотал великий поэт. — Вот к всаднику толпа никогда бы так близко не подошла.
Джакопо выбрался через противоположную дверь, обошел карету и теперь ухмылялся рядом с отцом и братом. Велев слугам взять багаж, они проследовали за управляющим.
Толпа расступалась в благоговейном страхе. Собрались, чтобы взглянуть на Данте, думал Пьетро; будут потом рассказывать за кружкой вина, как чудом избежали сглаза. Данте действительно смотрел тяжело, но как раз таким взглядом не сглазишь.
Вслед за управляющим Данте, Пьетро и Джакопо прошли под аркой, украшенной массивной костью.
— La Costa, — сказал Данте. — Я совсем забыл. Эта кость — все, что осталось от чудовища, которое веронцы уничтожили в незапамятные времена. Арка разделяет пьяцца делле Эрбе и пьяцца дель Синьория.
Они были в самом центре города.
Узкая улица вывела их на площадь, окруженную как старыми, так и новыми домами. Площадь украшали многочисленные флаги из золотой парчи и шелка, а также представители самых благородных и богатых семейств Вероны. Эти последние, наряженные в гонеллы тонкого сукна или в подчеркивающие стройность фигуры и оттого более модные дублеты, вышли приветствовать Данте Алагьери.
И здания, и флаги, и стройные ряды аристократов были великолепны, но Пьетро глаз не мог отвести от знамени, развевавшегося на центральной колонне. В свете факелов юноша различил вышитую на знамени лестницу о пяти ступенях. На верхней ступени восседал орел с лавровым венком в царственном клюве. У подножия лестницы скалила зубы борзая собака.
Il Veltro. Большой Пес.
Толпа расступилась, и взорам приехавших предстал человек, более похожий на бога, спустившегося с небес. Он был очень высок, чрезвычайно широкоплеч и невероятно тонок и гибок в поясе, словно хлыст. Одежда его, несомненно дорогая, отличалась изысканной простотой — светлая камича[8] тонкого сукна с большим воротником, представлявшим собой два треугольника, сверху фарсетто[9] из кожи оттенка бургундского вина. Спереди на фарсетто вместо традиционной шнуровки поблескивали шесть металлических пряжек. Кольцони[10] были в тон фарсетто, только темнее, почти черные. Сапоги из мягкой кожи доходили до колен; дважды отвернутые голенища образовали изящные валики вокруг стройных икр. На непокрытой голове красовалась грива каштановых волос с несколькими светлыми прядями; казалось, волосы повторяют танец пламени.
Более всего Пьетро поразили глаза Большого Пса. Взгляд, острый, зоркий, ястребиный, не мог принадлежать простому смертному. Даже в темноте глаза Кангранде пронзали синевой, какой не каждый день способны похвастаться небеса. В глубине этой синевы, подобно ангелам перед рассветом, затаился смех.
