ритм нашей работы, расторопность Осано, беззаветную теплоту его отношения к нам. С моделями он ласков и добродушен. Более того, он сегодня в очках и даже присаживается на корточки, чтобы осмотреть каждый шов. А по завершении осмотра девушки помогают ему подняться. Осано подчеркивает, что важно не только то, как туалеты будут выглядеть на подиуме. Когда за сцену придут редактора модных журналов, они изучат платья во всех подробностях. Я предлагаю ему оставить всю одежду на улице и позаботиться, чтобы ее украли прежде, чем у критиков появится возможность разорвать ее в клочья.
Осано говорит:
– У меня хорошие новости. Похоже, сделка заключена.
– Ты получил субсидии?
Кивок:
– И очень немалые.
Он оглядывается – не то на одежду и манекенщиц, не то желая удостовериться, что нас никто не слышит.
– Это шоу, оно будет посредственным, но и пусть его. Посредственное означает всего лишь среднее. А в Париже все пойдет на лад. За последние двадцать лет наше будущее никогда еще не было более радужным.
Я следую за его обегающим комнату взглядом. Кэти, которая, как мне известно, Луизу на дух не переносит, закалывает на ней вечернее платье. Луиза источает холодность. Пока Кэти ползает вокруг нее по полу, Луиза стоит, вытянувшись в струнку, прихлебывая из бокала шампанское и куря сигарету. Да не просто сигарету, а в мундштуке. Глазам своим не верю – в черепаховом мундштуке длиной сантиметров в десять: более отчужденной она никогда еще не выглядела. Но вот она вынимает мундштук, говорит что- то, – пауза, и Кэти пригибается к полу от смеха. Возможно, Луиза просто решила воспользоваться вторым своим шансом стать преуспевающей моделью, взяв на вооружение подобие грациозности.
Нечего и сомневаться, карьера Луизы опять на подъеме. Мне даже передали недавно ее шуточку насчет того, что теперь она зарабатывает больше, чем когда бы то ни было, потому что ей не приходится отстегивать агентству комиссионные. Агентств, желающих снова подписать с ней контракт, уже хватает: показ «Фенди» положил конец всем сомнениям на этот счет. А что возвратило ее в первые ряды? Дурацкая сплетня Аманды. Не знаю, с какой стороны это характеризует индустрию моды.
Я мог бы, разговаривая с Биби, слепить из сплетен и слухов некое подобие правды. Смягченное, этакий схематичный набросок нашей с Луизой истории, передающий общее ее настроение, но никак уж не подробности. Оно помогло бы объяснить Биби, отчего я так расстроился, когда обо мне и Луизе поползли слухи. Я мог бы сказать Биби, что Луиза чувствовала себя лишенной чего-то, принадлежавшего к нашей докорнуоллской жизни, чего-то, по чему я никогда не скучал, поскольку был для этого слишком мал. Что Луиза, пытаясь подыскать замену утраченному, стала использовать меня как сочетание уютного одеяла с модным аксессуаром. Все это я безусловно мог бы скормить Биби. Вот только не понимаю, зачем ей это рассказывать, – предполагается вроде бы, что всякая исповедь должна иметь терапевтический эффект, а я не вижу, чем может помочь мне такой разговор. Я не уверен даже, что это правда: нет, я, конечно, надеюсь, что так оно и есть, но ведь это
Можно придумать рассказ и получше – дескать, в детстве меня использовали в качестве модного аксессуара, и я построил на этом мою жизнь. Это позволило бы объяснить, почему я оказался здесь, в «Фиера», с карманами, полными булавок и шпулек. Должна же существовать причина, по которой именно я тут портняжничаю, подшивая сметки и спинки жакетов, чтобы подчеркнуть талии женщин, причина, по которой я развил в себе умение выявлять или скрадывать их зады. Что ни говори, а это дано не каждому. Но и такой рассказ мне не нравится, поскольку не объясняет, при всей его гладкости, почему мне вообще интересно все это: существует же разница между одаренностью пальцев и одаренностью сердца. Кто возьмет на себя смелость сказать, что я не мог бы управлять вместо этого яхтой, или преподавать французский, или стать профессиональным скейтбордистом?
Я продолжаю репетировать разговор, который может состояться между мной и Биби
Когда в зале гаснет свет, разного рода возможности еще бултыхаются у меня в голове. Выглянув из-за кулис, я вижу челку Сьюзи Менкес, сидящей с записной книжкой на коленях. Международных знаменитостей в зале нет. Не исключено, впрочем, что присутствует куча итальянских. Снова звучит музыка. Биби готова, ей выходить первой. Я шепчу ей: «Удачи», – и она выходит.
Фотографы пристроились на высоких помостках. Когда Биби приближается к ним, начинают сверкать вспышки, я вижу лишь ее силуэт – подобный статуе, как она и задумала. Ткань струится вокруг нее. Выходит следующая модель, Биби разворачивается, идет прямо на меня. Лицо ее лишено выражения, но не надменно. Осано, обращаясь ко всем перед показом, несколько раз повторил слово «украшение», вот им-то Биби и выглядит. Стоит ей ступить за кулисы, и маска соскальзывает с ее лица.
– Ладно. Я поеду с тобой в Париж.
Я улыбаюсь, произношу одними губами: «Спасибо», а в голове опять вертится: «Что же я все-таки буду говорить, когда мы останемся наедине?»
Вот и Аманда уходит на подиум, помахивая руками, – по стилю она больше, чем Биби, напоминает воинствующую святую, платье на ней ярко-красное.
Отходя от кулис, ловлю улыбку Луизы – ласковую. Все идет хорошо, мы подготовились гораздо лучше, чем к показу в Париже. На Луизе одно из самых эффектных наших платьев: легкая ткань лежит свободными складками только вокруг грудей, плотно облегая все остальное тело по диагональным линиям. При первых же шагах Луизы в направлении подиума тело и платье сливаются, с каждым шагом, с каждым ударом ее острых каблуков ткань то натягивается, точно веревка индийского факира, то ослабевает. Луиза даже не останавливается в конце подиума, когда начинают сверкать фотовспышки, но продолжает мерцать, ворс ее шелков кажется волоконцами веревки, ловящими, изгибаясь, свет.
Рядом со мной возникает Фрэд. Заметив его тень, я оборачиваюсь. Он улыбается, произносит:
– Здорово.
Если ему и известны планы Осано на будущее, он это скрывает.
– Фрэд, ты не мог бы отдать Биби свой билет на поезд?
– А мне что прикажешь делать?
– Полетишь самолетом.
Фрэд кивает и улыбается снова:
– Нет проблем. Ты это заслужил.
Одна за другой выходят еще четыре девушки, потом снова Биби, за нею, отпустив ее до середины подиума, Луиза. Я возвращаюсь к вешалкам, проверяю последние платья. Осано со мной, на сей раз он в чистом костюме. Каждой проходящей мимо модели он желает удачи и говорит, что она прекрасна. Никогда не видел его в такой форме, таким внимательным ко всему вокруг.
Наступает черед последнего дефиле, все пятнадцать моделей гуськом выходят на подиум. Публика хлопает – на мой, во всяком случае, слух, восторженно. Девичья колонна, дойдя до конца дорожки, разворачивается и идеальной поступью направляется назад. Осано готов выйти на поклоны. Из-за кулис он выкатывается, странно взмахивая руками. Возможно, это его фирменный жест, я его на поклонах еще не видел. Тут он ладонью манит кого-то на подиум. Я не понимаю, в чем дело, но Луиза берет меня под руку, и до меня доходит – мне предстоит выйти на всеобщее обозрение.
Пока я иду в направлении аплодисментов и вспышек света, какая-то часть меня думает, что я заслужил
