– Никак. Просто удивительно. Только спросил: 'Ты чего? ' – София попыталась передать интонацию священника. – А потом велел мне проваливать и не занимать его время.
– Наверное, грехи твои были невелики.
– Наверное, но тогда я думала иначе.
Гитары 'Эль Марьячи' неистовствовали все сильнее, переходя на крещендо, которое очень стильно завершало рекламу.
– Ну вот, – разочарованно заметила София, – все закончилось. Я-то думала, ты послушаешь и выскажешь свое мнение.
– Мне понравилось.
Она даже не знала, врал он или нет и слышал ли вообще хоть что-нибудь.
Когда София вернулась домой, радио в гостиной было включено. Юсуф Салман читал дневной выпуск новостей с внесенными добавлениями и исправлениями. Его глубокий дикторский голос глухо доносился сквозь кухонную стену. После каждого сообщения можно было услышать еще два мужских голоса, звучавших яснее, чем голос Юсуфа, – один принадлежал ее отцу, а второй она не узнавала.
Мать поставила на поднос два стакана и сообщила, что в гостях у них
– Того, что на радио?
– Да.
– А в чем дело? У Салманов есть радио, неужели надо приходить слушать к нам?
Мать неодобрительно щелкнула языком в ответ на такую шуточку, но ничего не сказала. София и сама осеклась, ведь они с Юсуфом были близкими друзьями. Но Эдварда Салмана и она, и ее мать считали довольно скучным. Это было, пожалуй, единственное, в чем они сходились. София заметила, что с карниза за окном были убраны горшки с цветами, а открыв буфет, чтобы взять стакан, она обнаружила там спрятанную герань. Мать ее всегда прятала цветы от гостей, если боялась, что те их сглазят.
София опять прислушалась к голосам и спросила: 'Их только двое?'
– Они ждут твоего дядю Тони.
Мать поставила на поднос кувшин с лимонадом. София взяла его и понесла в гостиную. Там отец и Эдвард Салман сидели перед радиоприемником и угощались жареными арбузными семечками из голубой с белым вазочки. Салман был полный и тучный и формой тела напоминал грушу, Элиас Хури, напротив, отличался худобой и болезненно-серым цветом лица, но его большие женственные глаза горели живым интересом. Оба они машинально щелкали семечки и так напряженно слушали передачу, будто голос Юсуфа их околдовал. Отец-то понятно, он был глух на одно ухо, и ему всегда приходилось напрягаться, чтобы разобрать, что говорят. А вот Эдвард Салман, слыша голос своего Юсуфа, действительно был охвачен вполне искренним волнением. Он отирал пальцами выступающий под подбородком пот и кивал головой так, будто ему вещалась вся мудрость этого мира.
Юсуф перешел к сообщению про умершего адвоката, и Эдвард наконец заговорил, слегка перекрывая звук радио:
– Да что это со мной такое, заставляю тебя слушать болтовню Юсуфа, когда мне еще нужно о стольком с тобой поговорить! – И потом: – Спасибо, дорогая София.
София поставила поднос:
– Как ты? – спросила она у отца.
Отец сегодня с самого утра, еще когда она уходила на работу, был особенно плох. Но теперь он сказал:
– Прекрасно. Ты же меня знаешь – я такой же медлительный, как осел, но в два раза сильнее. Как на работе?
– Хорошо. – София повернулась к Эдварду Салману налить лимонад.
– А как мой сын? – обратился он к ней.
– Нормально. Помните Шади? Он заставил Юсуфа переделать историю про Суху Арафат.
Эдвард Салман так и обомлел.
– Шади, да? Я слышал, он неплохо преуспевает в своем деле. Но я... Нет, я не уверен насчет этого парня.
София уже выходила из гостиной, когда приехал ее дядя Тони. Она услышала скрип открываемой двери, а потом радостные приветствия. По тому, как Самира Хури относилась к Тони, можно было подумать, что он просто кинозвезда, никак не меньше. Тони обрушил на нее кучу комплиментов, а она даже не знала, что и ответить, лишь тихонько посмеивалась. Затем София услышала звук его шагов – словно мешки с мокрым песком прошлепали по каменному полу. Тони был ужасно толстым. По такой жаре он выделял столько пара, что трудно было сфокусироваться на нем самом – мерцающем будто мираж. Может, Самира так трепетно относилась к Тони Хури именно из-за того туманного романтического облика, который так часто встречается в египетских мыльных операх и в котором он пред ней неизменно представал. Хотя София при желании могла вызвать в памяти и те времена, когда дядюшка искрил большим блеском, чем сейчас. Труднее было вспомнить, чем он тогда занимался. Таинственная дымка окутывала славу тех дней, и только экстрасенс смог бы по кусочкам докопаться до правды. Ясновидящий или историк.
Лишь со второй попытки Тони удалось достаточно высоко задрать ногу, чтобы перешагнуть шнур от приемника и присоединиться к брату и Эдварду Салману.
– Какие новости? – спросил он.
– В Бейт-Джале за универмагом Зузу найдено тело юриста, – сказала София.
– О боже, боже, боже! Что-нибудь еще?
