щекотливый и для Хоккеа, и для всей команды. Да и для самого Горбала. И команда, кажется, не даст капитану долее оттягивать этот момент. Может, лучше сидеть на клапане безопасности, пока альтаирцев не высадят на… как эта планета называется?., опять забыл… Да, на Землю.
Что касается Хоккеа, то ему, похоже, недостает наблюдательности. Разумеется, скрытое недружелюбие причиняло ему некоторые неудобства, как и слишком разреженная атмосфера на борту ригелианского линкора, но каждый день, облачившись для безопасности в мягкую и тонкую оболочку, он появлялся в оранжерее, чтобы наблюдать, как впереди по курсу вырастает звезда, называемая Сол.
И он разговаривал. Боги всех звезд! Какой это был болтун! Капитан Горбал успел узнать об истории самого древнего этапа программы звездного посева больше, чем он вообще хотел знать. Но своей очереди ждали новые массивы информации. К тому же программа «Семя» не была единственной любимой темой Хоккеа. Делегат Колонизационного совета получил образование вертикальной ориентации, тогда как знания капитана не выходили за рамки курса космических полетов, даже мимолетно не касались других предметов.
И похоже, Хоккеа занялся расширением познаний Горбала, не интересуясь желанием последнего.
— Например, сельское хозяйство, — говорил он в этот момент. — Планета, которую мы собираемся засеять, — отличный пример того, как необходима дальновидная сельскохозяйственная политика. Раньше там произрастали джунгли, и планета была плодородна. При обработке почвы люди широко использовали огонь, он-то их и погубил.
— Каким образом? — из вежливости спросил Горбал. Что толку молчать? Хоккеа этим не остановишь. А быть нелюбезным с членом Колонизационного совета — дело невыгодное.
— За пятнадцать тысяч лет от момента «ноль» участки под посевы расчищались с помощью огня. Потом сажали какие-то однолетние растения, типа кукурузы или зерна, снимали урожай и позволяли джунглям вернуться на прежнее место. Потом снова выжигали джунгли, и цикл повторялся. Хозяйничая таким способом, они уничтожили большую часть дичи на Земле. Но учли ли они свои ошибки? Нет. Даже после начала космических полетов этот тип хозяйствования остался обычным для районов джунглей. Хотя кое-где уже проглядывала голая скала. — Хоккеа печально вздохнул. — Теперь там, конечно, нет больше джунглей, нет морей. Ничего нет! Ничего, кроме пустыни, голого камня, ледяной и. разреженной атмосферы. Конечно, дело не только в использовании метода «выжженной земли»…
Горбал украдкой бросил взгляд на ссутулившуюся спину лейтенанта Авердора, его адъютанта и навигатора. Авердор ухитрился за все время полета не обмолвиться ни единым словом ни с Хоккеа, ни с одним другим пантропологом. Само собой, дипломатия не по его части, это тяжкий крест капитана. Тем не менее искусное уклонение от любых контактов со знатоком сельского хозяйства Земли начало на сказываться нервах лейтенанта.
Рано или поздно Авердор непременно взорвется. И виноват в этом будет он сам, только пострадают, ясное дело, все находящиеся на борту, как это ни печально. Включая Горбала, который потеряет первоклассного навигатора и помощника.
Но власть капитана не простиралась так далеко, чтобы приказать Авердору разговаривать с Хоккеа. Он смог только намекнуть Авердору, что для блага экипажа не стоит пренебрегать хотя бы некоторыми формулами вежливости. А в ответ удостоился только упрямого, прямо-таки каменного молчания. И от кого — от человека, с которым летал уже тридцать галактических лет.
И самое худшее, что в душе он полностью на стороне Авердора.
— Через определенное количество лет, — захлебываясь от самодовольства, вещал Хоккеа, — условия на любой планете меняются, на любой планете. — Он помахал ластообразными руками, заключая в дугу все светлые точки далеких миров, сиявших за стенами оранжерей. Он опять садился на любимого конька — идею звездного сева. — И совершенно логично предположить, что вместе с планетами должен изменяться и человек. Или, если он не в состоянии измениться сам, он должен переселиться в другую среду обитания. Допустим, были колонизированы планеты с условиями, похожими на земные. Но даже эти планеты не вечно будут оставаться землеподобными. В биологическом смысле.
— Но почему мы должны ограничивать себя только землеподобными мирами? — спросил Горбал. — Я лично мало что знаю об этой планете, но, судя по описанию, место далеко от оптимального.
— Конечно, — кивнул Хоккеа, и как всегда Горбал не понял, с чем именно соглашается пантрополог. — С точки зрения выживания нет никакого смысла пригвождать расу навечно к одному месту. Разумнее продолжать эволюционировать вместе со Вселенной, чтобы сохранить независимость от таких неприятных и неудобных процессов, как дряхление и умирание миров, взрывы новых и сверхновых звезд… И взгляните на результаты! Человек теперь существует в таком разнообразии обличий, что в случае необходимости всегда найдется убежище для несчастных, потерпевших катастрофу. Это великолепное достижение, и что в сравнении с ним давний спор о целостности и первичности формы!
— Да, в самом деле, — поддакнул Горбал, но в глубине сознания второе «я» капитана усмехалось: «А он в конце концов почуял враждебность! Чертов адаптант, ты все борешься за равноправие с первоначальной формой человека. Напрасно, моржовый ты бюрократишка. Можешь спорить до скончания веков или своей жизни, только когда ты рассуждаешь вслух, усищи твои всегда будут болтаться! А рассуждать ты, увы, никогда не перестанешь».
— И будучи военным, вы первым оцените стратегические преимущества, капитан, — добавил честный Хоккеа. — Используя технологию пантрогенетики, человек захватил в сферу своего влияния массу планет, до тех пор недоступных. Это чрезвычайно увеличило наши шансы стать повелителями Галактики, занять большую ее часть, причем не применяя силы. Оккупация без насилия, без ущемления собственности — и к тому же безо всякого кровопролития. Но если какая-то раса вдруг обнаружит имперские амбиции и попытается отобрать у нас одну из планет, то окажется, что мы имеем огромный численный перевес.
— Это верно, — согласился Горбал, помимо воли заинтересовавшись рассуждениями адаптанта. — И нам повезло, что мы первыми придумали пантропологию. Как же это получилось? Мне кажется, что раса, придумавшая пантропологию, должна была изначально обладать способностью к перевоплощению. Вы понимаете, о чем я?
— Не совсем, капитан. Если вы приведете мне пример…
— Мне довелось столкнуться с расой, которая обитала сразу на двух планетах, но не одновременно, — сказал Горбал. — Их жизненный цикл состоял из двух фаз. В первой фазе они зимовали на более теплой планете. Потом их тела трансформировались, и они, в чем мать родила, пересекали космическое пространство. Без кораблей. И остальную часть года проводили на другой планете. В новой форме. Потом снова трансформация в первую фазу, переселение и зимовка. Но самое интересное в том, что эту способность они не вырабатывали, она была у них с самого начала. Они так эволюционировали. — Он посмотрел на Авердора. — Навигатору в том секторе приходилось жарко, особенно когда они начинали собираться в рой.
Но Авердор на приманку не клюнул.
— Я понимаю — это хороший пример, — сказал Хоккеа, кивая с преувеличенной, гротескной задумчивостью. — Но позвольте вам заметить, капитан, что если раса обладает какой-то способностью, она может и не задумываться над необходимостью эту способность совершенствовать. Да, я знаком с расами вроде той, что вы описали: полиморфные расы с сексуальными альтерациями поколений, метаморфозами наподобие жизненных циклов насекомых. Есть одна планета под названием Лития, примерно в сорока световых годах отсюда. Населяющая ее разумная раса подвергается полному повторению эволюционных форм после рождения особи, а не до, как у людей. Но почему эти расы должны считать трансформацию форм чем-то насущно необходимым и стремиться к ее совершенствованию? Ведь это всего лишь рядовой факт из их жизни, не более.
В оранжерее послышался тихий звон. Хоккеа тут же поднялся — он двигался грациозно, несмотря на то, что его тело, наводящее на мысль о морже или морском котике, было довольно грузным.
— День истек, — жизнерадостно заключил он. — Благодарю за честь, капитан.
Переваливаясь, он направился прочь. А завтра явится снова. И на следующий день. И через день. Если только экипаж не вываляет их всех в смоле и перьях.
«Если бы только эти чертовы адаптанты не злоупотребляли так своими правами», — расстроенно размышлял капитан. Делегат Колонизационного совета — важная персона, ему нельзя запретить посещение оранжереи, если не считать аварии или чрезвычайного положения. Но неужели он не понимает, что нельзя
