зубы.
— В твоих услугах мы больше не нуждаемся! — отрывисто произнес он. — Ты уволен. Пошел прочь, дерьмо собачье!
— Ну, не знаю, — спокойно ответил я. — Меня пригласила Элейн, а не ты. Конечно, если она попросит меня уйти...
— Давай, Элейн.
— Мэтт...
— Говори!
— Мэтт... наверное, тебе лучше уйти...
Я внимательно посмотрел ей в глаза, пытаясь хоть как-то дать ей понять, что я собираюсь делать.
— Ты в самом деле этого хочешь?
— Дда... мне кажется...
Я немного помолчал, затем неопределенно пожал плечами.
— Ну, как хочешь, — сказала я и двинулся к столу, на котором оставил свой револьвер.
— Стой! Ты куда это собрался?
— Не видишь, что ли? Свой револьвер забрать хочу.
— Но я не разрешал тебе этого.
— Ты что, думал, я уйду без него? — резонно заметил я. — Это — служебное оружие. Я в дерьме по уши увязну, если оставлю его здесь.
— Я сломаю ей руку!!!
— Да хоть шею. Отсюда я уйду только с оружием. — Немного помолчав, я добавил: — Смотри, я его беру за барабан; стрелять ни в кого не намерен. Мне нужно лишь забрать его — и уйти.
Пока он обдумывал мои слова, я сделал пару шагов, отделявших меня от стола. Револьвер все время оставался в его поле зрения, чтобы Мотли мог увериться в своей полной безопасности. Стрелять в него я все равно не мог: он все время оставался за Элейн, а его пальцы глубоко впились в ее тело. Вряд ли она понимала, что происходит. На лице ее застыла маска страха и отчаяния.
Зажав револьвер в руке, я двинулся вперед и направо; разделявшее нас расстояние несколько сократилось, но между мной и Мотли находился кофейный столик в форме куба, по всей видимости, из клееной фанеры, накрытый белой скатертью.
— Черт побери, — как будто бы в раздумье произнес я. — Но как тебе удалось проскользнуть мимо привратника? И через дверь пройти? Здесь стоит хороший замок, а она заверила меня, что ключа тебе не давала. Или все-таки давала? А может, сама открыла тебе?
— Убери-ка пушку, — ответил он, — и катись отсюда!
— А, это? Ты что, боишься?
— Направь ее в другую сторону.
— Ну, если это беспокоит тебя, — ответил я, — на, держи! — И в то же мгновение метнул револьвер в Мотли.
Он очень крепко сжимал руки Элейн, в чем была главная ошибка — это замедлило его реакцию. Прежде чем сделать что-нибудь, он должен был освободить руки, но вместо этого непроизвольно еще крепче сжал их, и Элейн закричала от боли. Мгновение спустя он уже было схватил револьвер, но я опередил его и ударом ноги, в который вложил все свои силы, швырнул в него кофейный столик; тот ударился ему в голень, и в то же мгновение я прыгнул и вцепился в Мотли. Мы отлетели к стене — пройдясь по оконному переплету. От удара у Мотли перехватило дыхание, и он навзничь повалился на пол, а я оказался сверху и нанес ему сильнейший удар в подбородок; глаза Мотли остекленели. Рывком приподняв его, я еще раз впечатал его в стену и трижды ударил кулаком в живот. Все его мышцы были напряжены, но я вложил в эти удары всю свою ненависть, и они достигли цели. Он осел, и я нанес ему еще один удар в подбородок — на этот раз согнутым локтем. Теперь сознание надолго оставило его.
Мотли лежал на полу, словно тряпичная кукла; голова и плечи упирались в стену, одна нога полусогнута, другая вытянута во всю длину. Тяжело дыша, я встал и еще раз окинул его взглядом. Пальцы руки были неестественно вывернуты наружу. Я вспомнил, как еще несколько секунд назад они впивались в тело Элейн, и меня охватило страстное желание надавить на них изо всех сил каблуком.
Вместо этого я поднял свой револьвер и, засунув его за пояс, обернулся к Элейн. Щеки ее слегка порозовели, и хотя выглядела она еще неважно, начала постепенно приходить в себя.
— Когда ты посоветовал ему сломать мне шею... — наконец смогла вымолвить она.
— Ну, что ты, — перебил я ее. — Мне просто нужно было сбить его с толку.
— Да, я знала, что ты что-нибудь придумаешь, но боялась, что твой план не сработает. А еще я боялась, что он последует твоему совету и сломает мне шею просто так, из любопытства, чтобы посмотреть, как ты на это отреагируешь.
— Он не собирался никому ломать шею, — заверил я ее. — Но теперь нужно решить, что же нам с ним делать?
— Ты не собираешься арестовать его?
— Конечно, арестую. Но боюсь, он вскоре вновь окажется на свободе.
— Ты шутишь? После всего этого?
— Доказать обвинение будет непростой задачей, — пояснил я. — Ты проститутка, а присяжных мало заботит насилие в отношении проституток. Кроме тех случаев, когда девчонка гибнет.
— Он говорил, что когда-то убил одну.
— Может, он просто пугал тебя. Даже если это и правда — мне лично кажется, что он не врал, — мы с тобой не имеем ни малейшего представления, как ее звали, когда и где это случилось, а без этого обвинить его в убийстве невозможно. Что мы имеем? Сопротивление при задержании и нападение на офицера полиции, но защита может заинтересоваться нашими с тобой отношениями.
— Как это?
— Могут представить дело таким образом, что я твой сутенер, а тогда оправдательный вердикт ему обеспечен. Но даже при самом благосклонном взгляде на наши отношения мы столкнемся с проблемами. Женатый полицейский дружит с проституткой — представь, как это прозвучит в зале суда. И в газетах.
— Ты говорил, что его арестовывали и раньше.
— Да, и обвиняли в том же самом. Но присяжные этого не узнают.
— Почему? Что, обвинения рассыпались?
— Они не могут даже знать, был ли он осужден прежде. Уголовное прошлое обвиняемого не должно влиять на решение суда присяжных.
— Да почему, черт побери?
— Не знаю, — честно ответил я. — Никогда не понимал этого. Предполагается, что это не имеет отношения к рассматриваемому преступлению, но разве прошлое человека не помогает восстановить полную картину? Почему же присяжные не должны ничего знать об этом?.. — Я пожал плечами. — В принципе Конни может поддержать обвинение. Он истязал ее и угрожал тебе. Но согласится ли она?
— Не знаю.
— Мне кажется, нет.
— Вполне возможно.
— Хочу еще кое-что проверить, — сказал я и склонился над Мотли, который по-прежнему не подавал признаков жизни. Возможно, у него была так называемая «стеклянная челюсть» — в свое время у одного известного бойца, Боба Саттерфилда, была такая. Он мог на равных сражаться с самыми сильными противниками, но при первом же прямом ударе в челюсть падал лицом вниз и уже не вставал.
Я ощупал карман его куртки, нашел там то, что искал, и продемонстрировал находку Элейн.
— Вот и решение проблемы, — объяснил я. — Автоматический пистолет, похоже, двадцать пятого калибра. Наверняка незарегистрированный, так что теперь от тюрьмы ему не отвертеться. Незаконное хранение особо опасного огнестрельного оружия — это уголовное преступление третьего класса.
— Это хорошо?
— Оно никому не причинило вреда. Нужно, чтобы он ни в коем случае не смог собрать сумму, необходимую для освобождения под залог. Обвинение должно быть очень серьезным — в противном случае адвокаты в конечном счете сведут его к какому-нибудь пустяку. Этот сукин сын должен сесть надолго. — Я
