книгу читать — размышления одного из римских императоров. Так вот, один из его тезисов заключается как раз в том, что смерть — это не то, чего следовало бы бояться. Она все равно неизбежна — рано или поздно; после смерти уже неважно, в каком возрасте она пришла, а значит, не имеет никакого значения, сколько же лет ты прожил на свете.
— А что же имеет значение?
—
— Чего?
— Что буду сожалеть о каких-то поступках: сделаю что-то, что не должен был делать, и не сделаю того, что следовало бы. Что приду туда, где меня ждут, слишком поздно, что сил окажется недостаточно, а денег — слишком мало.
Когда я покинул Элейн, солнце уже скрылось за горизонтом, и небо начало быстро темнеть. Я собрался было отправиться к себе домой пешком, но не прошел и пары кварталов, как появилась одышка. Тогда я встал на обочине и поднял руку, поджидая такси.
Весь день я не ел ничего, кроме рулета на завтрак и кусочка пиццы — на ленч, так что решил зайти в ближайшую лавочку, чтобы купить что-нибудь посущественнее, но вынужден был тут же выскочить обратно — запах пищи показался мне отвратительным. Я успел подняться к себе и ненадолго прилег, стараясь сдержать подступающую рвоту, но тем не менее это произошло, хотя я почти ничего не ел перед этим.
Процесс был исключительно болезненным, и поврежденные прошлой ночью мышцы вновь нестерпимо заболели. Внезапно сильно закружилась голова, и мне пришлось вцепиться в дверной косяк. Затем я с трудом добрался до постели, медленными, неуверенными шагами, как немощный старик на палубе корабля во время шторма. Тяжело дыша, я упал на нее, но не прошло и пары минут, как мне пришлось встать и отправиться в туалет. И вновь я увидел окрашенную в красный цвет жидкость.
Бояться смерти? Она казалась мне в тот миг желанным избавлением.
Примерно через час раздался телефонный звонок; это была Джен Кин.
— Привет, — сказала она. — Помнится, ты не хотел знать, откуда я буду тебе звонить.
— Лишь бы не из этого города.
— Правильно. Правда, я далеко не уехала.
— ?
— Понимаешь, все это кажется чересчур драматичным... Когда я пила, то почти каждый раз устраивала подобные драмы. Вскакивала, хватала зубную щетку, прыгала в такси и мчалась на ближайшем самолете в Сан-Диего. К слову сказать, сейчас я в другом городе.
— Отлично!
— Ну так вот: я села в такси, попросила водителя ехать — в аэропорт, но все это показалось мне настолько наигранным и неестественным, что я чуть было не попросила его повернуть обратно.
— Но ты ведь не сделала этого?
— Нет.
— Ну и отлично!
— Но это ведь не игра, да? Это серьезно?
— Боюсь, что да.
— Ну что же, мне все равно требовался небольшой отдых. А как у тебя дела, все в порядке?
— Все отлично, — соврал я.
— У тебя голос... какой-то не такой. Измученный, что ли?
— День трудный выдался.
— Смотри береги себя, хорошо? Если все будет в порядке, я буду звонить почти каждый день.
— Замечательно.
— Примерно в это время, нормально? Я подумала, что скорее всего смогу застать тебя, пока ты еще не отправился на собрание.
— Да, конечно. Как ты догадываешься, сейчас мой распорядок дня несколько изменился.
— Могу себе представить.
«Неужели?» — подумалось мне.
— Но смотри, звони как можно чаще, — добавил я. — Если опасность минует, я дам тебе знать.
— Ты хотел сказать,
— Ну да, это я и хотел сказать.
На собрание в тот день я не пошел. Точнее, хотел пойти, но, поднявшись с постели, обнаружил, что идти не в состоянии. Я снова рухнул в кровать и закрыл глаза.
Открыл я их чуть позднее, когда за окном послышался пронзительный вой сирен. Я подошел к окну и лениво проследил глазами, как кого-то вынесли из здания напротив на носилках и положили в машину «скорой помощи», которая в то же мгновение рванула с места с включенной сиреной в направлении то ли госпиталя имени Рузвельта, то ли больницы Святой Клары.
Если бы спасатели читали Марка Аврелия, они делали бы свою работу куда менее торопливо, понимая, что, в сущности, нет никакой разницы — успеют они к пострадавшему или нет. Тому бедняге на носилках все равно суждено умереть рано или поздно; кроме того, все происходит именно так, как и должно произойти, — зачем же поднимать такой переполох?
Я вновь залез в постель и задремал; наверное, начиналась лихорадка. Спал я неровно, все время метался в постели; меня преследовали кошмары, и проснулся я весь в поту. Наполнив ванну такой горячей водой, какую только мог выдержать, я с вожделением опустился в нее, ощущая, как боль постепенно покидает меня.
Когда вновь зазвонил телефон, я еще лежал в ванне и решил не вставать, а когда выбрался из нее, перезвонил администратору и спросил, не оставлял ли тот, кто звонил, каких-нибудь сообщений для меня. Их не оказалось, а гениальный служащий так и не смог вспомнить, кто же это был — мужчина или женщина.
Скорее всего, подумалось мне, это был Мотли, однако я не мог утверждать этого наверняка. Который был час, я не обратил внимания. Да и мало ли кто еще это мог быть!.. Я раздал кучу визиток по всему городу, и позвонить мне теперь мог кто угодно.
А если звонил все-таки Мотли, то возьми я трубку или нет, это уже ничего не могло бы изменить.
Когда телефон зазвонил вновь, я уже не спал минут десять — пятнадцать. Небо начинало светлеть; сначала я должен был подняться, отправиться в ванную и выяснить, насколько много крови в моей моче на этот раз.
Потом я подошел к телефону и поднял трубку.
— Доброе утро, Скаддер! — послышался знакомый голос, и меня пробрал арктический холод.
Что говорил я, не помню точно; должно быть, произнес что-то, но не могу утверждать этого наверняка. Может, я просто молча сидел у этого проклятого телефона.
— У меня сегодня была трудная ночь, — сказал он. — Наверное, ты уже прочитал об этом?
— Что ты имеешь в виду?
— Кровь.
— Не понимаю.
— Конечно, не понимаешь. Я говорю про кровь, Скаддер. Не про твою — хотя боюсь, что пролилась и она. Но нечего причитать над пролитой кровью, не так ли, Скаддер?
Я сжал телефонную трубку изо всех сил; внутри неудержимо росло чувство гнева и одновременно — бессилия, но я контролировал себя, так что Мотли не услышал моей ответной реплики, которую, видимо, ждал. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю.
— Кровь и кровные узы, — промолвил он. — Ты потерял очень близкого и дорогого тебе человека. Мои соболезнования.
— Что ты...
— Читай газеты, — коротко бросил он, и в трубке послышались гудки.
Я набрал номер Аниты, чувствуя, как стальной обруч стискивает мою грудь все сильнее и сильнее, но когда в трубке послышался ее голос, я внезапно не нашелся, что сказать. Я просто молча сидел у телефона, тяжело дыша; несколько раз недоуменно повторив: «Алло?», она повесила