Том 8. Письма 1898-1921

что можно бы там кое-чем позаняться, и хочется поискать среди них людей и написать для них статью, если состоится газета или сборник. Ведь человек, сознавший одиночество или хотя бы придумавший его себе, — более открыт душою и способен воспринять, может быть, чего другой не воспримет.

Разговоров для нас с тобой предстоит целая бездна, потому я и не стараюсь писать все, что сейчас думаю, сколько-нибудь полно. Между прочим (и, может быть, главное) — растет передо мной понятие «гражданин», и я начинаю понимать, как освободительно и целебно это понятие, когда начинаешь открывать его в собственной душе.

У нас ясно и холодно, сегодня ночью были заморозки, и георгины почернели. Не делаю почти ничего (кроме как топором, лопатой и пр.), но думаю много и хорошо. Гуляем.

Посылаю тебе «Землю в снегу» — третий сборник стихов своих. Ну-ка, как он тебе покажется? Хуже или лучше «Нечаянной Радости»? Хочу, чтобы ты получил его до нашего приезда, который состоится, вероятно, в первых числах октября.

Ах да, велосипед Dux очень хочу купить, но вот что: не могу заплатить 1 октября 40 рублей. Если бы можно было назначить первый взнос не позлее 15-го, то куплю непременно. А по приезде сразу денег не будет: все уже пропито. Как хорошо не пить ни капли — все совсем по-новому. Хотя признаюсь, что иногда не прочь.

Приветствую всех вас от души и желаю вам всем быть здоровыми, чтобы миновала вас эта страшная холера (Чулков пишет мне о ней хотя и юмористически, но с большой буквы). Крепко целую тебя, милый, и имею сообщить тебе много и крупного и мелкого.

Твой Ал. Блок.

188. В. И. Стражеву. 14 сентября 1908. <Шахматово>

Многоуважаемый Виктор Иванович.

Спасибо Вам за Ваши милые слова — первый отзыв о «Земле в снегу», какой я слышал, очень приятно для меня.

Посылаю Вам маленькое стихотворение для «Северного сияния», которое очень меня интересует. Жалею только, что «без политики», знаю, впрочем, что теперь за всякую политику сцапают. И все-таки очень мечтаю о большом журнале с широкой общественной программой, «внутренними обозрениями» и т. д. Уверен, что теперь можно осуществить такой журнал для очень широких слоев населения и с большим успехом, если бы… не правительство.

Конечно, спрашиваю Вас о гонораре и о том, будете ли присылать мне журнал?

Я сейчас в деревне (Николаевская ж. д., ст. Подсолнечная, с. Шахматово), а к 1 октября примерно вернусь в Петербург (Галерная, 41, кв. 4). Если успеете, напишите мне два слова сюда.

Искренно уважающий Вас Александр Блок.

189. Г. И. Чулкову. 18 сентября <1908. Шахматово>

Дорогой Георгий Иванович, ну вот скоро мы и увидимся. Около 1 октября мы уезжаем. Земляной диван вырос, порублено много деревьев, земля изрыта и т. д. Леса все в золоте — хорошо и не хочется уезжать, да и нет особенной надобности, но так уж — пора.

У Станиславского — Метерлинк, потому он все еще не пишет мне о «Песне Судьбы» решительного ответа.

Зачем Вы в Москве? Хорошо ли, что Вы послали телеграмму Рябушинскому? Не было ли ему от этого тяжело? Зин. Гиппиус написала мне очень милое письмо, хотя в нем есть что-то неискреннее. Приглашает в «Образование» и «Утро». Я отвечаю очень пространным изложением своей платформы, упреками за прошлое (и за Вас в том числе) и вопросами. Интересно, какой последует ответ.

Продолжают ли «Весы» заниматься своей дрянью? Если попробуют меня оседлать, я уйду, ибо ничем, кроме прекрасных воспоминаний, не связан.

Очень много и хорошо думаю. Получил поразительную корреспонденцию из Олонецкой губернии от Клюева. Хочу прочесть Вам.

Перечитываю Толстого и Тургенева. Изумляюсь. Написал о Толстом в «Руно» и в сборник, издаваемый в Петербурге, — маленькие заметки.

Приветствуйте от меня Надежду Григорьевну. Скоро ли вернетесь в Петербург? Напишите мне, если успеете.

Желаю Вам уберечься от холеры. Как хорошо не пить водки. Я Вас люблю.

Александр Блок.

Я исполнен новых планов!..

190. Г. И. Чулкову. 4 октября 1908. <Петербург>

Милый Георгий Иванович, Ваше письмо получил я на станции, уезжая. Не беспокойтесь о долге, пожалуйста, и отдайте его лишь тогда, когда Вам будет не трудно. Я пишу Вам уже из петербургской квартиры. Куда и почему Вы забрались? Я у этой Счастневой болтался дня три. Подозреваю, что стены того закутка, в котором стоит кровать, наполнены клопами; да и холодно в этих номерах. Отчего Вы так долго в Москве? Вы один или с Надеждой Григорьевной?

Я еще на улицу носа не показывал, забыл город.

Приезжайте скорей, у меня накопилось и дум и дел — пропасть. В деревне начитался я Тургенева и Толстого, много хорошего узнал у них. Сейчас тихо, немного грустно.

Есть ли что-нибудь хорошее или таинственное в Вашем пребывании в Москве? Или только дела? Возвращайтесь, не пропадайте.

Любящий Вас Александр Блок

Напишите мне еще, пожалуйста.

191. Матери. 26 октября <1908>. Петербург

Вчера получил твое письмо, мама. Пишу тебе пока кратко. Самое лучшее пока событие — то, что вчера выпал снег. Остальные события — всё разговоры, иногда с утра до вечера. Во всем этом не хватает чего-то самого существенного. Вижу Мережковских часто, и еще многих других.

Ездили мы с Женей целый день на велосипедах в Царском и в Павловске. Там тишина, сквозные леса, снег запорошил траву. В сквозных парках едут во все стороны очень красивые конвойцы в синих кафтанах на стройных лошадях. Разъезжаются и опять съезжаются. Ни звука. Только поезда поют на разных ветках железной дороги:

Так лет мимотекущих бремя Несем безропотнее мы, Когда железным зубом время Нам взрежет бархат вечной тьмы.

Мережковский говорит много и красноречиво о самоограничении, о том, что надо полюбить что-то больше себя. Знаю это прекрасно. Когда придет время, это случится и со мной. Пока же я говорю со всеми тоже много и красноречиво и волнуюсь, но все кругом темно и скудно.

Кинематограф занимает тоже — лучшая замена покойного театра.

На кладбищах интеллигенции уже не пахнет даже осенней прелью, а стало просто холодно, ясно и далеко слышно.