полках в разделе художественной литературы. У меня есть «Ничей ребенок», но это всего лишь часть тиража.
— У меня есть первый.
— Я и не сомневался.
— И десятый, — добавил он. — В новом супере. И четырнадцать — в бумажных обложках.
— Значит, вы можете давать их читать друзьям.
Он задохнулся от одного моего предположения. Я не понял, что поразило его больше — мысль о том, что у него могут быть друзья, или о том, что с ними можно делиться книгами. Вероятно, и то и другое.
— Четырнадцать в обложках, — сказал я. — По одной из каждого завода?
— Это вряд ли. Было почти шестьдесят заводов. Какому дураку придет в голову собирать их все? Нет, меня интересуют только те, что в разных обложках. Из шестидесяти заводов было четырнадцать в разных обложках.
— И у вас они все есть.
— У меня есть экземпляры каждого завода. Но тут существует одна тонкость. В двадцать первом заводе появилась новая обложка, но мой экземпляр — двадцать второго завода. Двадцать первый мне пока не удалось раздобыть. Это не редкость, наверняка не имеет особой ценности, и все же постарайтесь его найти.
— Ну что ж, — сказал я, — и рад бы помочь, вот только книги в бумажных обложках появляются у меня лишь тогда, когда я закупаю целые библиотеки, — впрочем, обычно я их и продаю целиком довольно быстро.
— У специалистов есть список книг, которые я разыскиваю, — сообщил он, — и я пришел к вам не за этим.
— О-о.
— Я хотел, чтобы вы представили себе границы моей коллекции. У меня есть иностранные издания. Почти все. У меня есть «Ничей ребенок» на македонском. Не на сербохорватском, сербохорватских полным- полно, а на македонском. Этой книги якобы не существует, ни в одной библиографии она не упоминается, и я сомневаюсь, что это лицензионное издание. Скорее пиратское. Однако кто-то перевел текст, кто-то подготовил к печати и издал книгу, и у меня она есть. Не исключено, что это единственный экземпляр, ушедший за границы Скопье, но он существует, и он у меня есть.
— Звучит впечатляюще.
— Видите ли, Роденбарр, когда я кого-то собираю, я собираю все.
— Я уже понял.
— Я не просто коллекционирую книги. Я коллекционирую человека.
Я тут же представил, как он с огромным сачком для ловли бабочек гоняется по горам и долам за перепуганным Гулливером Фэйрберном.
— У меня есть экземпляр его школьного выпускного альбома, — продолжал он. — У них в выпуске было восемьдесят человек, стало быть, сколько альбомов они могли напечатать? И сколько, на ваш взгляд, до сих пор сохранилось? Было очень непросто найти его одноклассника, у которого сохранился альбом, и гораздо труднее — уговорить его с ним расстаться.
— Но вам удалось.
— Удалось, и могу вас заверить, я не расстанусь с ним никогда, даже если мне предложат в двадцать раз больше того, что я за него заплатил. Он оказался единственным выпускником, чьей фотографии нет в альбоме. Рядом с перечнем его успехов в учебных программах и прочих достижений — пустое место. В предпоследнем классе он был старостой, вы знали об этом? Он был членом Латинского общества, он играл на тромбоне в школьном оркестре. Вы об этом знаете?
— Я знаю столицу Южной Дакоты.
— Это не имеет значения.
— Для вас — нет, — сказал я, — а для меня — да.
Он бросил на меня подозрительный взгляд.
— Он уже тогда стеснялся фотографироваться, — продолжил мой посетитель. — Единственный выпускник того года, оставшийся без портрета. В том экземпляре альбома, который я раздобыл, есть надпись, сделанная его рукой. Там, где должно было быть фото, он написал: «Угомонившись на старости лет, вспомни парнишку, которого нет». Почерк с наклоном.
— Вправо, — предположил я.
— И поставил полную подпись — Гулливер Фэйрберн.
— Подписанная фотография, — заметил я. — Без фотографии.
— Тем не менее в альбоме несколько раз встречается его фотография. Не среди портретов, а на групповых снимках. Он сфотографирован со школьным оркестром. Но держит тромбон так, что тот полностью закрывает ему лицо. Разумеется, намеренно.
— Вот хитрец.
— Он также был членом Латинского общества, как я уже, кажется, упоминал, и на этой фотографии ему не удалось укрыться за томом «Записок о галльской войне» Цезаря. Он стоит в последнем ряду, второй слева. Наполовину скрыт другим учеником, и лицо в тени, так что даже трудно понять, как он выглядит. Но тем не менее это подлинная фотография Гулливера Фэйрберна.
— И она у вас есть.
— У меня есть альбом. Мне бы хотелось иметь негатив. Фотограф давно умер, все его архивы рассеялись, негатив утерян, и, видимо, навсегда. Но у меня есть подлинная фотография дома, в котором Фэйрберн жил в детстве. Сам дом снесли более двадцати лет назад. Я упустил шанс.
— Увидеть его своими глазами?
— Купить его. Штат выкупил землю под прокладку нового шоссе, но я мог бы приобрести сам дом и перевезти его в другое место. Представьте себе крупнейшую в мире коллекцию Гулливера Фэйрберна, расположенную в доме, в котором он вырос! — Он вздохнул. — Больше двадцати лет назад. Даже знай я тогда об этом, мне вряд ли хватило бы средств на это приобретение. Но как-нибудь выкрутился бы.
— Я вижу, вы увлечены им всерьез.
— Не то слово! Но теперь у меня, помимо желания, есть средства. Я хочу эти письма.
— Если бы они у меня были, — сказал я, — сколько вы были бы готовы за них отдать?
— Назовите вашу цену.
— Если бы я назвал, она была бы высока.
— Говорите, Роденбарр!
— Дело в том, что вы не единственный, кто хочет их приобрести.
— Но я хочу сильнее. Собирайте все предложения, какие угодно. Только дайте мне возможность их перекрыть. Или назовите свою цену и дайте мне шанс заплатить. — Он подался вперед, в темных глазах полыхал безумный огонь коллекционера. — Но в любом случае не продавайте эти письма, не поставив меня в известность.
— Письма, — осторожно заметил я, — в настоящий момент физически не находятся в моем распоряжении.
— Я понимаю.
— Но не исключено, что ситуация изменится.
— А когда это произойдет…
— Я свяжусь с вами. Но вы… — я взглянул на визитную карточку, — в Беллингеме, штат Вашингтон. Это рядом с Сиэтлом?
— Да, но нет. Я в Нью-Йорке.
— Понимаю.
— Я прилетел позавчера. Думал, что удастся поговорить с этой Ландау и предложить ей приоритетную сделку в качестве альтернативы публичному аукциону. Зачем ждать денег? Зачем платить комиссионные?
— Что она сказала?
— Мне не удалось с ней переговорить. Прежде всего я направился в «Сотбис», где узнал, что они уже подписали с ней соглашение. Выплатили ей аванс, и она согласилась предоставить им все письма Фэйрберна
