заставило нас забежать вперед. Вернемся к нашему мирному путешествию по будущему Лазурному берегу.
Уже давно затихли в городах Средиземноморского побережья отзвуки карнавала 1834 года, когда в конце осени некий знатный англичанин, лорд Броэм, явился в таможню Сен-Лоран-дю-Вара и заявил, что направляется в Ниццу. В Сен-Лоране (ныне коммуна Альп-Маритим, округ Грасс) имелась таможня, потому что в 1814 году Ниццу передали савойскому дому (Ницца вновь стала французской в 1860 году). Пьемонтские таможенники не разрешили лорду Броэму пересечь границу.
– Но почему?
– Во Франции свирепствует холера.
В 1832 году в Париже от холеры умерло 18000 человек. Болезнь добралась до Марселя в декабре 1834 года, а до Тулона, где было зарегистрировано 2000 смертей, – в июне того же года. Я уже упоминал об эпидемиях холеры и чумы, свирепствовавших в Средиземноморском бассейне, да и во всей Европе, и не хотел бы повторяться. Лучше расскажу о непредвиденных последствиях закрытия пьемонтской границы в 1834 году.
Лорд Броэм, выдающийся адвокат, юрист и политический деятель, ставший в 1810 году членом палаты лордов, был в свое время государственным министром при двух правительствах. Выйдя в почетную и заслуженную отставку в возрасте пятидесяти шести лет, он решил совершить путешествие на юг Франции. Его не очень напугала парижская холера 1832 года. И когда пьемонтские таможенники запретили ему проезд в Ниццу, он сказал:
– Ну что же, проведу зиму в Канне.
Ему там очень понравилось, холера 1834-1835 годов в Марселе и Тулоне его не затронула. Он выстроил себе в полюбившемся городке великолепный дом (1838 год). Отдыхая там, он писал своим английским друзьям такие восторженные письма о мягкости климата, красоте местности, милом характере жителей, что каждую зиму число англичан, отдыхавших в Канне и его окрестностях, росло. Не стоит и говорить, что отдыхающие приносили существенный доход краю. Возможно, что и без пропаганды лорда Броэма побережье с его благодатным климатом стало бы со временем притягательным как магнит, но так уж случилось, что именно он оказался пионером, и благодаря ему первыми отдыхающими стали культурные и любящие природу люди. Лорду Броэму в Канне поставлен памятник – он заслужил его.
Грузчики порта (слова «докер» еще не существовало) долгое время удивлялись невиданному грузу, который доставляли английские суда в Канн. Это был газон. Он прибывал в рулонах, которые во время морского перехода приходилось постоянно смачивать. Газон предназначался для вилл богатых англичан.
– Здесь он не приживется!
Всем известна любовь англичан к газонам. Привезенный в Канн газон акклиматизировался и перенес зиму. До наступления южного лета, которое все (кроме местного населения) считали невыносимым, англичане уезжали к себе на остров, оставляя виллы под присмотром сторожей. И газон умирал. Но каждое лето англичане снова привозили его на Французскую Ривьеру, как тогда называли это побережье. В 1887 году адвокат Стефан Льежар написал книгу о своих впечатлениях после путешествия по этому району и назвал ее «Лазурный берег». Название понравилось и прижилось.
Румын Негреско начал карьеру с нижней ступеньки гостиничного дела. Он служил в Монте-Карло, Англии, Франции. Став в 1903 году директором ресторана при казино Ниццы, он как-то предложил одному из своих клиентов-друзей:
– Господин Даррак, Ницце не хватает роскошного отеля. Давайте построим его вместе!
Даррак производил автомобили. Он согласился и нашел компаньонов. Были созданы два общества с капиталом в два с половиной миллиона золотых франков, одно для строительства здания, второе для создания коммерческого фонда. Работы начались в 1910 году.
– Открытие состоится через два года, в первый день Нового года, – объявил Негреско.
Крупнейшие газеты мира говорили об этом строительстве. В ноябре 1912 года они сообщили, что открытие задерживается на месяц. В кабинете Негреско раздался телефонный звонок. Звонил американский промышленник, некто Герни:
– Несколько месяцев тому назад я заказал номер, чтобы встретить вместе с семьей Новый год в вашем отеле. Требую подтвердить мой заказ.
– Будет сделано, господин Герни.
Работы продолжались день и ночь, и единственный номер подготовили к назначенному сроку. Официальное открытие состоялось лишь через месяц.
Цены за проживание в отеле казались до смешного низкими американским миллионерам с мошной, набитой долларами. Один из соотечественников Герни купил под Ниццей виллу, больше похожую на замок, – некую смесь архитектурных стилей средних веков и Ренессанса. Своих слуг он вызывал, стреляя из револьвера. Однажды он заявил:
– Я люблю лунный свет и хочу любоваться им каждый вечер.
Электрики и инженеры немало потрудились, чтобы установить искусственную луну, которая вращалась вокруг замка. Он нанял сорок статистов, которые низко кланялись ему, когда он выходил из дома. Если миллионер отправлялся в ресторан, две дюжины статистов заранее занимали соседние столики и отвешивали ему столь же низкий поклон, когда он появлялся в зале.
К счастью, репутация Лазурного берега создавалась не только богатыми англичанами, сливками европейского общества и консервными королями. С 1886 года в прибрежных водах на борту своей яхты «Бель-ами» («Милый друг») появлялся Ги де Мопассан. Яхта часто останавливалась в Канне. Преуспевающий и богатый писатель продолжал создавать по две книги в год, несмотря на ужасные головные боли. Он жил в Шале-де-л'Изер на авеню Грасс в Канне.
Позже побережье стал посещать Жан Лорен (его подлинное имя Поль Дюваль) – талантливый поэт, сказочник, романист, журналист, редактор отдела сплетен в «Журнале», декадент и эстет. А Кап-Мартэн облюбовал юный, но уже признанный талант Жан Кокто [78].
Лазурный берег стал основной темой в творчестве многих художников. В Эксе обосновался Сезанн[79], изредка наезжавший в Эстак. В Агэ рисовал Гийомен. В Жуан-де-Пен недолго жил Клод Моне[80]. В 1892 году в Сан-Тропец прибыл Поль Синьяк[81]. Немалый подвиг, поскольку путешествие
