вызвавшие определенное чувство (боль, испуг, огорчение, радость, горе, любовь и т. д.), могут вызвать впоследствии слабое и недифференцированное чувство того же качества, т. е. неприятное или приятное. Вот несколько примеров: «С. сильно напугал меня ложным известием о смерти моего сына, и с тех пор мне очень неприятно видеть его, хотя он хороший человек»; «И сейчас мне неприятно брать в руки книгу, на переводе которой я срезался»; «После операции я не люблю теперь ножей»; «Мне очень приятно смотреть на карточку N. N., с которым мы провели много счастливых дней». Во всех этих примерах, а привести их можно было бы множество, вызывается не прежнее определенное чувство, а более элементарное с генетической точки зрения недифференцированное приятное или неприятное чувство.
Уже в вышеприведенных различных воспоминаниях можно заметить следующий общеизвестный, но тем не менее очень поучительный факт: испугала определенная собака, но с тех пор субъект стал бояться вообще собак; причинял боль операционный нож, но не любят и столовых ножей. Получается своеобразная генерализация чувства. Эта генерализация вы^ ражается в том, что чувство как бы хуже стало различать стимулы, как бы смешивает данный стимул с похожим на него. Чувство не только само стало менее дифференцированным: оно оказалось менее способным дифференцировать стимулы.
Чувство стало менее дифференцированным и стало хуже различать, менее специализированно, более неразборчиво реагировать. Но с генетической точки зрения это значит, что чувство стало более примитивным: это не прежнее чувство, но другое, того же рода, но находящееся на низшей стадии развития.
Все вышеизложенное дает возможность ответить на вопрос о судьбе пережитого чувства. Возбужденное чувство (или эмоция) длится некоторое время, иногда очень продолжительное (в ослабленной хронической форме), но чаще всего сравнительно непродолжительное, постепенно слабея, пока вовсе не утихнет. В последнем случае его уже нет, и ни в каком вместилище — настоящем или метафорическом, материальном или духовном — оно не находится. Но соответствующая нервная организация, результатом деятельности которой было данное чувство (или эмоция), подвергшись очень сильному возбуждению, может стать после этого более возбудимой, т. е. способной возбуждаться более слабыми стимулами подобного рода. При соответствующих слабых стимулах, конечно, и возбужденное чувство может быть более слабым сравнительно с прежним. Чаще всего бывает именно так, ибо в жизни очень сильные впечатления, притом того же самого рода, встречаются, конечно, лишь в исключительных случаях. Но дело не только в том, что новые возбуждения бывают (не обязательно, конечно) более слабыми. Разница не только в степени силы, но и качественная. Именно в ряде случаев возбуждается менее дифференцированное чувство, притом менее дифференцироваш гым раздражителем. Как неврологически объяснить это — тем ли, что данная нервная организация возбуждается более диффузно, тем ли, что в процессе участвуют лишь генетически более первичные части ее, или чем-нибудь иным, — как не специалист я уклоняюсь от ответа на этот вопрос. С психологической точки зрения так или иначе имеет место в данных случаях более примитивное чувство. В ряде других случаев возбуждается прежнее чувство или генетически родственное ему. Впрочем, и вышеупомянутое примитивное чувство также можно рассматривать как генетически родственное. Из всего можно заключить, что во всех этих случаях имеет место известный процесс развития или деградации.
В вышеприведенных воспоминаниях опрошенные отдавали себе отчет в том, почему и сейчас они боятся собак, не любят кошек и т. д. Но далеко не всегда воспоминания о пережитом сохраняются настолько, чтобы в свете их были понятны теперешние фобии, антипатии и симпатии. В таком случае они кажутся непонятными, «беспричинными». Иногда удается, однако, восстановить воспоминание настолько, что эти непонятные чувства становятся объясненными. Одна из моих испытуемых «беспричинно» не любила толстых веревок. После моих разъяснений возможной причины этой антипатии, когда я затем попросил ее вспомнить приключения из своего раннего детства, она сразу же ответила: «Да, теперь я поняла, в чем дело: я вспомнила, что, когда мне было 5 лет, меня в игре повесили, и я чуть не задохнулась». Иногда удачно собранный анамнез, а иногда и ассоциативный эксперимент помогают выяснению. В психопатологической литературе опубликовано немало подобных объяснений кажущихся непонятными фобий, антипатий и симпатий.
Экстраординарность ряда подобных случаев состоит только в очень сильной эмоции, создающей жизненные неудобства. Студент А. был сильно напуган внезапной глазной болезнью, которую он принял за порчу глаза, и несколько лет после этого он не мог читать анатомию глаза в учебниках, до того ему было неприятно, и это причиняло большие неудобства при подготовке к экзаменам. Анализ первых воспоминаний детства выясняет, какую огромную роль в самом раннем детстве играет испуг при падении, и, возможно, столь распространенные среди взрослых фобии упасть, создающие столько неудобств при нахождении на высоте или в открытом месте, объясняются действительно бывшим испугом при падении.
Иногда наблюдается постепенный рост количества случаев, вызывающих данную фобию. Сначала боязнь быть на вышке без перил, затем стал бояться вообще смотреть с высоты, затем — переходить узкий мостик без перил, даже не на высоком месте, затем — переходить всякий мост и т. д. Такая тенденция чувства к генерализации уже разобрана нами выше. Понятно, что генетический анализ столь широко генерализированной эмоции в особенности труден, так как трудно узнать, какой стимул был начальным. Интересно, что подобные «непонятные» фобии не обязательно развиваются вскоре после данного события. Нередко они возникают гораздо позже, даже через много лет, но, по имеющимся у меня фактам, в таких случаях всегда имеет место развивающаяся невропатия (вот почему они так часты в сильной форме именно у психопатов).
Субъект А. 26 лет обрезался так, что истекал кровью, и вызывали «скорую помощь». Через 3 года он заболевает нервным расстройством и, между прочим, начинает бояться порезов. Подобные случаи подтверждают наше предположение, что дело в подобных случаях не «в сохранении чувства», а в большой возбудимости соответствующей нервной организации.
Вышеописанные экстраординарные случаи привлекают наше внимание как необычной силой «непонятной» эмоции, так и тем неудобством, какое получается от этого в жизни. Но, сосредоточивая внимание на этих случаях, мы не замечаем, какую огромную роль, притом полезную, играют таким же образом происшедшие, но гораздо менее сильные антипатии и симпатии, фобии и гнозические чувства (так условимся называть чувства, возникающие при встрече со знакомым предметом), образующие в своей совокупности наш аффективный опыт, о котором, к сожалению, так мало упоминается в психологической литературе, но который играет исключительно большую роль во всем нашем поведении. Что, в сущности, представляет собой осторожность, как не прежний, только ослабленный страх, причем часто генерализированный? Что такое антипатия, как не генерализированное прежнее чувство, первоначально порой гораздо более дифференцированное? Наконец, первичная реакция узнавания — чувство, а не интеллектуальный процесс: достаточно для этого понаблюдать, насколько эмоционально узнавание у младенцев 2-4 месяцев. Мне случилось дважды в жизни пережить уже виденное («deja vu»). Оно не было у меня интеллектуальным познанием, что я уже видел эту ситуацию. У меня оно было глубоким, грустным и приятным чувством давно и хорошо знакомого чего-то, что не мог вспомнить, но что чувствовалось как знакомое. Это было именно чувство. Узнавание в своей первичной основе есть чувство.
Повседневно и повсечастно, я бы сказал, повсеминутно, аффективный опыт, богатый, но смутный, руководит нашим поведением.
И тем не менее еще и сейчас спорят, существует ли аффективная память. Этот спор был особенно интенсивным в 1908-1910 гг., когда шла полемика между Рибо и Кюльпе.
Рибо защищал существование аффективной памяти самыми разнообразными аргументами — психологическими, физиологическими, патологическими и проч. «Единственный критерий, позволяющий на законном основании утверждать существование аффективного воспоминания, это — что оно может быть узнано, что оно носит метку уже испытанного, уже перечувствованного и что, следовательно, оно может быть локализировано в прошлом времени». Но разве мы не сравниваем наши теперешние чувства с прошлыми? Говорят, что любовь не испытывается дважды одинаково, но, «как могли бы это знать, если бы
