— Это тоже достояние прошлого.
Доктор Клейборн улыбался, однако Норман почувствовал его волнение.
— Все же я думаю, что вы дали прекрасное представление, и мне бы хотелось, чтобы вы остались в группе.
Вид у сестры Барбары был озадаченный.
— Боюсь, я не вполне понимаю…
— Мы говорим о здешней любительской драматической программе, — объяснил Норман. — Подозреваю, что доктор Клейборн развил таким образом теории Морено. Как бы там ни было, он уговорил меня принять участие, и это не сработало. — Он подался вперед. — Каким образом…
— Простите.
Прервали его резко, и Норман нахмурился. В комнату вошел медбрат Отис, новичок, с третьего этажа. Он подошел к доктору Клейборну, и тот поднял голову.
— Да, Отис?
— Междугородный звонок. Спрашивают доктора Стейнера.
— Доктора Стейнера нет в городе. Он вернется во вторник утром.
— Я так и ответил. Но этот человек хочет поговорить с вами. Говорит, это очень важно.
— Так всегда говорят, — вздохнул доктор Клейборн. — Он назвался?
— Некий мистер Дрисколл.
— Никогда о таком не слышал.
— Говорит, продюсер с какой-то студии в Голливуде. Оттуда и звонит.
Доктор Клейборн отодвинул стул.
— Хорошо. Я поговорю с ним. — Он поднялся и посмотрел на сестру Барбару. — Может, хочет, чтобы мы поставили для него психодраму. — Он подошел к ней, готовясь подать ей руку. — Простите, но нам придется прервать визит.
— В самом деле? — спросила сестра Барбара. — А почему я не могу дождаться вас здесь?
Норман почувствовал, как напряжение возвращается к нему. Что-то подсказало ему, что лучше хранить молчание, и он сосредоточился на одной мысли.
— Как вам угодно.
Доктор Клейборн проследовал за Отисом к выходу мимо рядов полок. У двери он остановился и оглянулся.
— Я скоро вернусь, — сказал он.
Сестра Барбара улыбнулась. Норман краешком глаза наблюдал за двумя мужчинами. Доктор Клейборн что-то шепнул Отису, тот кивнул, а потом они вместе вышли в коридор. Мгновение Норман видел их темные силуэты на фоне противоположной стены коридора; потом один силуэт удалился, а другой остался. Отис остался сторожить за дверью.
Какой-то слабый звук привлек внимание Нормана. Это сестра перебирала четки. Напускное спокойствие, заметил он про себя.
Он подался вперед.
— Откуда вы знаете о психодраме, сестра?
— Из лекций, которые посещала в колледже.
Ее голос был тихим, его едва не заглушал перестук четок.
— Понятно.
Норман тоже заговорил тише:
— И там же узнали обо мне?
Перестук стих. Норман весь обратился в слух. Инициатива перешла к нему. Впервые за несколько лет он владел ситуацией, контролировал ее. Как это прекрасно, когда можно откинуться на стуле и наблюдать за кем-то другим, кто старается спрятать свою истинную сущность. Большая, костлявая, некрасивая женщина, скрывающаяся за образом пингвина.
Совершенно неожиданно он поймал себя на размышлениях о том, что спрятано под этой одеждой, какое тело она скрывает. Теплая, пульсирующая плоть. Он мысленно очертил контуры этого тела, двигаясь от стремившихся вырваться из-под одежды, жаждавших ласки грудей до округлого живота и треугольника внизу. Сестры сбривают волосы на голове, а
— Да, — сказала сестра Барбара.
Норман заморгал. Она что, читает его мысли? Затем он понял, что она просто ответила на заданный вопрос.
— И что же обо мне говорили?
Сестра Барбара беспокойно заерзала на стуле.
— Вообще-то это было примечание, всего несколько строк в одной книге.
— Значит, я попал в учебники?
— Извините, я не хотела вас смущать…
— Тогда что же вы хотели сказать?
Странно было наблюдать, как еще кто-то пытается выйти из затруднения. Все эти годы из затруднения пытался выйти он — но так и не вышел, и никогда не выйдет!
Норман едва заметно улыбнулся.
— Почему вы пришли сюда? Зоопарк по воскресеньям не работает?
И снова она затеребила эти свои дурацкие четки. Дурацкие четки, дурацкое затруднение. Так выбрила она это дурацкое место или нет?
Сестра Барбара посмотрела на него.
— Я думала, мы можем поговорить. Видите ли, встретив ваше имя в той книге, я полистала подшивки газет. То, что я обнаружила, заинтересовало меня…
— Заинтересовало? — Тон Нормана никак не вязался с его улыбкой. — Вы были шокированы, так ведь? Шокированы, пришли в ужас, испытали отвращение… так что же?
Сестра Барбара заговорила едва ли не шепотом:
— В тот момент… все сразу. Я думала о вас как о монстре, о каком-то чудовище, которое крадется с ножом в темноте. На протяжении нескольких месяцев я не могла выбросить вас из своих мыслей, из своих снов. Но в конце концов это прошло. Все изменилось.
— Как?
— Трудно объяснить. Но что-то произошло со мной после того, как я приняла постриг. Послушничество… размышления… исследование собственных запретных мыслей, тайных грехов. Это что-то вроде психоанализа, наверное.
— Психиатрия не верит в грех.
— Но она признает ответственность. Как и моя вера. Со временем я пришла к пониманию истины. Вы ведь не осознавали того, что делаете, — так как же можно считать вас ответственным за случившееся? Это я согрешила, поторопившись осудить вас, не попытавшись понять. И когда я узнала о нашем визите сюда, то поняла, что должна встретиться с вами, хотя бы для того, чтобы покаяться.
— Вы хотите, чтобы я простил вас? — Норман покачал головой. — Будьте честны. Вас привело сюда любопытство. Вы пришли, чтобы посмотреть на чудовище, так ведь? Что ж, взгляните внимательнее и скажите, что я собой представляю.
Сестра Барбара подняла глаза и долго смотрела на него в свете флюоресцентной лампы.
— Я вижу седеющие волосы, морщины на лбу, приметы страдания. Не того, которое вы причинили другим, а того, которое доставили себе. Вы не чудовище, — добавила она, — а всего лишь человек.
— Весьма лестно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Еще никто не говорил мне, что я человек, — ответил Норман. — Даже моя собственная мать. Она думала, я слабый, женоподобный. А дети, когда мы играли в мяч, обзывали меня неженкой…
Его голос поник.
