Совсем потерявшиеся Бертье и Мортье ринулись за ним. Даву шел не спеша, на ходу надевая перчатки. На половине лестницы Наполеон резко остановился. Бертье и Мортье едва не врезались в него. Император вновь смотрел туда, откуда на него по небу надвигались три армии во главе с вождем в черной одежде.
— Пропали. Нет никого, — сказал Наполеон своим обычным голосом.
— Я вне себя от радости, сир, — проговорил запыхавшийся Мортье.
— Но ведь были же!
— Не было, — тихо сказал подошедший Даву. — Надо всего лишь показаться врачу. Небесный вождь летал в Вашем воображении...
— Не в воображении! Это явно русский монах...
— Нет, в воображении, — совсем уже бесцеремонно перебил Даву. — А Ваше воображение, как нашего земного вождя, должно быть здоровым. Солдаты осатанели, есть скоро будет совсем нечего, когда ударят морозы, они начнут расползаться по лесам, чтобы чем-нибудь разжиться и, естественно, все по лесам же и передохнут... Вам принимать важнейшие решения, сир, и я настаиваю на Вашем обследовании врачами.
Наполеон отвернулся и, сцепив ладони за спиной, медленно пошел вниз. На площади его уже ждали сбитенщик с переводчиком.
— Подойди сюда, старик, — угрюмо позвал Наполеон; о сбитне он уже не думал, перед его глазами неотступно стоял вождь-монах. Он рассказал сбитенщику, что он видел.
— Свят-свят-свят! — проговорил изумленно старик.
— Ты не знаешь такого монаха? Из какого он монастыря? И почему мне казалось, что они летели?
— Не казалось вам, сударь, они летели. А из какого монастыря?.. Простые нынешние монахи по воздуху не пройдут... Три армии, говорите?.. Тогда их вел какой-нибудь великий наш святой, земли Русской покровитель, уж извините.
— А кто у вас главный покровитель?
— Главный наш покровитель — Сергий Преподобный из Радонежа, основатель Троицкой Лавры — Руси твердыни.
Услышав про Лавру, Наполеон вздрогнул: «Сегодня же, сейчас же отряд туда посылаю — чтоб дочиста! Чтоб всё оттуда вывезли!»
— А иконы его есть?
Очень удивился такому вопросу сбитенщик:
— В каждом храме нашем есть его иконы. Вон, в Успенский собор можно зайти.
— Там, где у нас конюшня?
— Как?! — вскрикнул сбитенщик, вытаращив глаза. — А что, больше негде было?
— Негде. Вы всё пожгли.
Почесав затылок, сбитенщик спросил:
— А у вас в Париже какой самый главный храм католицкий?
— Собор Парижской Богоматери.
— Вот когда мы возьмем Париж, а вы его весь сожжете и останется один этот Собор... да нет! И Собор сожжете, и останется один малюсенький костелик, я в него своего коня никогда не введу. Эх, Богоматерь-то у нас одна, а вы в Ее доме — конюшню! Ладно, пойдем, вон, в Благовещенский...
Когда вошли в Благовещенский Собор, сбитенщик подвел его к Сергиевой иконе.
— Он, — хрипло подтвердил император.
Ему стало совсем тошно. Да, дольше невмоготу оставаться в этой проклятой Москве и ждать, когда его солдаты совсем одичают. Да и сам уже он почти одичал: мечется между Петровским
