В черных глазах Милоша, которые казались огромными за толстыми стеклами очков, промелькнула тревога.
– Джилли, никогда, слышишь, никогда так не говори! Никогда не делай опрометчивых поступков! Рассказав правду, ты только погубишь карьеру своего мужа.
Джильберта вздохнула:
– Ты прав... Это было бы несправедливо по отношению к Хармону.
– Джулс не хотел бы увидеть твое имя на первой полосе в Связи с этим. Ты бы слишком напоминала ему великомученицу. А он ненавидел мучеников.
– Я знаю. – Джильберта слегка улыбнулась.
– Джулс всегда говорил: «Мученики – это покойники. Единственное, что можно сделать для покойников, это похоронить их». Джилли, я не могу передать, как восхищаюсь тем, с каким хладнокровием ты действовала после смерти Джулса. Уничтожить все доказательства своего присутствия в квартире – это гениально, для этого необходимо настоящее мужество... Ты уверена, что все предусмотрела? – спросил Милош.
– Если бы полиция нашла что-нибудь, свидетельствующее о моей связи с Джулсом, меня бы уже арестовали.
– Вероятно, да. Единственное, что меня беспокоит, – это грузовик. Было рискованно таким образом избавляться от него.
Джильберта покачала головой.
– Ничуть, – заявила она. – «Додж» угнали через пять минут после того, как я оставила его.
– Надеюсь, ты права.
– Что ты собираешься сказать завтра капитану Лаурентису? – спросила Джильберта.
– То, что Джулс велел мне говорить в случае необходимости: что я арендую эту квартиру и разрешал Джулсу ею пользоваться, когда приезжал в Нью-Йорк, а это случалось довольно часто. Если бы ты не унесла свои вещи, я бы заявил, что они принадлежат моей знакомой. А поскольку она – супруга одного из судей Верховного суда штата, ее имя нельзя разглашать.
Прикрыв его руку своей, Джильберта сказала:
– Милый, верный Милош... Ты знаешь, что говорил Джулс незадолго до своей смерти? Он сказал, что ты ему ближе, чем любой из его братьев.
Глаза Милоша затуманились:
– Я так же к нему относился... Мне его уже очень не хватает.
– Да... Жизнь уже никогда не будет столь прекрасной – без него, – едва сдерживая слезы, тихо произнесла Джильберта.
Милош судорожно втянул в себя воздух.
– Но, как говорил Джулс, покойники – это покойники, а живые – это живые. Мы похороним его и продолжим жить.
– Я полагаю, ты возьмешь на себя организацию похорон? – еле слышно спросила Джильберта.
Милош кивнул, а затем спросил:
– Ты собиралась завтра отправиться домой?
– Ну да, если только... Ты думаешь, похороны состоятся завтра? – спросила она.
– Возможно, во вторник. Ты могла бы отложить свой полет, как ты полагаешь?
– Я не знаю Милош. Хармон ждет меня. Я бы могла вернуться в Нью-Йорк во вторник утром, – ответила Джильберта, но, заметив его удрученный вид, добавила: – Хорошо, я подумаю об этом.
Милош попытался улыбнуться:
– Не знаю, был ли у Джулса подходящий случай сказать тебе, что он назначил меня своим душеприказчиком.
– Это меня ничуть не удивляет.
– А вот это тебя удивит. Он оставил приличное наследство Хармону и... твоей падчерице Дженет.
Джильберта не могла скрыть своего изумления и невольно переспросила:
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Миллион долларов каждому.
– Миллион... Но почему, Милош? Во-первых, они не нуждаются в деньгах, а во-вторых, что еще более важно, хотя Хармон и Джулс были добрыми друзьями, но не до такой же степени...
– В характере Джулса была одна черта, которую он никогда ни перед кем не обнаруживал. Даже перед тобой, – мягко добавил Милош и, отвечая на вопросительный взгляд Джильберты, продолжил: – Джулс был человеком с высокими нравственными устоями, с недремлющей совестью. Если вы были его другом, он... его чувство долга...
Он с трудом подбирал слова, и Джильберта с присущей ей прямотой пришла ему на помощь:
– Ты пытаешься сказать, что из-за меня Джулс чувствовал себя обязанным моему мужу?
– Конечно, нечто вроде этого. Он также знал о твоих честолюбивых планах в отношении Хармона и считал, что твоего мужа ожидает блестящая политическая карьера, но считал препятствием на его пути
