мере ущемляем свободу личности, но это уравновешивается другим. Свобода в нашей системе не позволяет человеку идти на красный сигнал светофора, а также, как сказал Оливер Уэнделл Холмс, не кричать «Пожар!» в переполненном театре. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Да, в самом деле, вы правы, – кротко согласилась Джильберта. – Я признаю, что была не права. Эта женщина должна была получить повестку в суд.
Проехав полквартала, они остановились за пикапом, очень похожим на тот, что она бросила в верхней части города. Джильберта почувствовала, как напрягся каждый ее мускул, однако, взяв быка за рога, сказала:
– Вы знаете, я все думаю о том «додже» Милоша, который вы нашли. Не мог ли убийца украсть его?
– Возможно, – ответил Лаурентис, – но мы еще не установили, был ли убийца.
– Ну, Джордж, пожалуйста, – запротестовала Джильберта.
– Ладно, допустим, что убийца был. И, допустим, он хотел быстро исчезнуть и предпочел взять «додж», а не какую-нибудь другую, бросающуюся в глаза машину, надеясь, что так его не опознают. Меня беспокоит другое. Зачем было красть пикап? Черт, он же мог выйти из здания и остановить такси! Имейте в виду, что кража связана для него с большим риском. Убийца должен был спуститься на лифте в гараж, находящийся в подвале, рискуя столкнуться с кем-нибудь из жильцов или служащих, которые увидели бы, как он садился за руль.
– Вы правы. В этом действительно нет никакого смысла, – согласилась Джильберта.
– Да... если только грузовичок не понадобился, чтобы избавиться от улик, которые подтвердили бы его виновность.
– Что за улики? – поинтересовалась Джильберта.
– К сожалению, этого мы никогда не узнаем. Пикап, как я вам уже говорил, полностью разграблен. Если там и было что-то, то эти вандалы забрали с собой. Возможно, убийца как раз на это и рассчитывал. Хотя это не важно... Господи, я снова говорю о работе, думаю вслух. Своего рода профессиональная болезнь, с которой приходится мириться женам полицейских и слушателям поневоле.
Капитан остановился только после того, как нашел место для парковки. Джильберта уже собиралась открыть дверцу, но Джордж коснулся ее руки.
– Когда вы уезжаете из Нью-Йорка?
– Ну, я хотела вернуться домой сразу же после этой церемонии.
– Джилли, разве вы мне не говорили, что у вас здесь дела в четверг?
– Да. Я действительно собиралась прилететь сюда в среду вечером, так как моя первая деловая встреча назначена на девять часов утра.
– Но сегодня вторник. Не имеет ли смысл остаться? Джильберта уклонилась от прямого ответа.
– Я обещала мужу вернуться сегодня вечером, и Анита ожидает, что я, полная сил, появлюсь в офисе завтра утром.
– Боссу не нужно отмечать время прихода на работу. Она рассмеялась.
– Должна признать, что действительно нет смысла лететь домой всего на один день... Я позвоню в Сил-вер-Сити после церемонии и объясню... Почему вы улыбаетесь?
– Потому что у меня выходной день, и мы можем перенести наш завтрак на среду, – ответил Лаурентис.
Они подошли к церкви Святого Варфоломея. На ступеньках их встретил Милош Алански.
– Хорошо, что ты пришла вовремя... Капитан Лаурентис! Какой приятный сюрприз! Хотя событие не из приятных. – Он нервно рассмеялся и протянул руку.
Джордж крепко пожал ее и заметил:
– Я, так сказать, при исполнении служебных обязанностей, мистер Алански.
– При исполнении служебных обязанностей? – повторил Алански, с тревогой посмотрев на Джильберту, а затем на капитана.
– Совсем как в кино, Милош, – беспечно заметила Джильберта. – Дело в том, что мы все здесь, на похоронах Джули, являемся потенциальными подозреваемыми.
– За исключением присутствующих, – вежливо улыбнулся капитан.
– Я требую равноправия, – игриво сказала Джильберта. – Женщины, так же как и мужчины, способны совершить убийство.
По-прежнему улыбаясь, он ответил:
– Поскольку вы наверняка не хотели бы считать меня шовинистом, я заверяю вас, миссис Киллингтон, что буду подозревать вас наравне со всеми остальными.
Чувствуя себя явно не в своей тарелке, Милош поспешил прервать эту пикировку:
– Господа, хватит поддразнивать друг друга. Служба вот-вот начнется. Давайте войдем.
Хотя Джильберта и не была религиозной, но в большом соборе всегда проникалась чувством безмятежности и покоя. Здесь благодаря массивным каменным стенам почти не слышна была какофония огромного города. И еще она ощущала, что воздух здесь такой же естественно свежий, каким никогда не был кондиционированный воздух.
Пока они проходили к своим местам, глаза Джильберты были прикованы к сводчатому потолку, настолько высокому, что вентилятор был едва заметен. Солнечный свет, просачиваясь сквозь великолепные витражи, образовывал сияние вокруг большого распятия в апсиде.
