— Я еще не закончила, — возражает мастер.
— Сдачу оставьте себе, — отвечает Билл.
— Мы — копы! — гордо объявляет мальчик, выходя из салона. Последнее, что он успевает заметить, — это тревога на лицах других родителей и зависть в глазах мальчиков. В душе Конрада поднимается волна снисходительности к этим людям.
— Какой-то человек засел с винтовкой на крыше в двух кварталах отсюда, — говорит папа.
Конрад думает, что когда-нибудь, как папа, он тоже будет бежать к месту опасности, когда простые граждане побегут прочь. Он будет узнавать важную информацию — связанную со спасением жизни — раньше всех остальных.
— Там уже двое, но им нужна помощь, — продолжает папа, сжимая руку сына.
На бегу Конрад представляет себе особняк, слабый блеск ствола винтовки, выглядывающего над крышей, — совсем как в новостях, когда на прошлой неделе по Пятому каналу показывали снайпера. Он вспоминает патрульные машины, перекрывающие улицы, и лейтенанта Бозняка — папиного партнера по покеру — с мегафоном в руках.
— Папа, с дядей Вимом все в порядке?
— Держись позади меня. Если я оставлю тебя где-то — ни шагу с места.
Маленькие ноги несут Конрада мимо медленно двигающихся, ни о чем не подозревающих гражданских. Мамаши с колясками. Парочки, гуляющие под ручку. Его собственное возбуждение растет обратно пропорционально их спокойствию. В свои восемь лет он уже узнал, что у города бывает два ритма: скорость копа и скорость гражданского. Копы прыгают с места на место, как десантники из «Звездного пути». Остальная Вселенная вращается с обычной скоростью, но, подобно капитану Пикару, копы скользят по гиперпространству, чтобы защитить гражданских от беды. Иногда, когда мальчику случалось ездить на патрульных машинах, он даже представлял себя членом команды звездолета «Энтерпрайс».
Теперь Конрад с отцом бегут по Гил-Ходжс-плейс в сторону Девятнадцатой — в том квартале живет Вим. Но вместо того чтобы повернуть за угол, папа останавливается и прижимает Конрада к стене кирпичного дома.
Билл опускается на колени и стискивает плечи мальчика.
— Успокойся, сын.
И только когда возбуждение спадает, Конрад понимает, что не слышал ни выстрелов, ни сирен, ни даже мегафонов. Из-за угла появляется человек с собакой. Терьер радостно виляет хвостом, тычется носом в ноги Конрада.
— Ну? — спрашивает папа.
Логика рассуждений приходит на смену возбуждению, и Конрад чувствует себя идиотом. Щеки вспыхивают.
— Не было никакого человека с винтовкой. Это урок, да, папа?
Он очень не любит заваливать тесты.
А еще ему приходит в голову, что, с того момента как они вышли из салона, он очень боялся. Хотя и не понимал этого.
— Что надо было спросить, прежде чем бежать за угол? — спрашивает у разочарованного мальчика папа.
— Где был снайпер? — Конрад понимает, что стрелок мог быть где угодно, даже целиться из-за угла, за который они собирались свернуть.
— Что еще, дружок?
— Какая у него винтовка?
— Почему это важно?
— Но ты — мой отец! — выпаливает Конрад. Он имеет в виду, что даже не подумал спросить, потому что доверяет Биллу. Билл никогда не причинит ему вреда. Все отцы, уверен мальчик, обладают силой защитить сыновей от бед.
«Ответ любящего сына, и очень для меня приятный, — говорит взгляд папы. — Но неправильный». Билл треплет Конрада по недостриженным волосам.
— Когда-нибудь, если ты станешь полицейским, начальник пошлет тебя навстречу опасности. Выполняй приказ, но сначала собери как можно больше информации. Знания стоят десяти копов с пистолетами.
— Прости.
— Ты умница, — говорит папа. — Самый умный мальчик из всех, кого я знаю, и я говорю это не потому, что ты мой сын. Нет ничего страшного в том, чтобы плохо ответить урок. Провалишься на уроке — зато не провалишься в жизни. Не сердись на меня, ладно?
И теперь, больше двадцати лет спустя, если случаются чрезвычайные происшествия, Воорт часто вспоминает именно эту сцену, хотя потом изучал все это в академии. Но мальчики лучше помнят те уроки, что преподали им отцы.
— Сколько человек будет с Боком? — спрашивает он Теда Стоуна.
— Куда мы едем? — вместо ответа спрашивает Стоун с заднего сиденья. Он по-прежнему прикован. Воорт едет по нижнему ярусу моста Джорджа Вашингтона.
— Как они будут вооружены? — спрашивает Воорт.
— Лучше, чем ты.
Они проезжают знак: «ВЫЕЗД ИЗ НЬЮ-ЙОРКА. ВЪЕЗД В НЬЮ-ДЖЕРСИ».
Туман, кажется, сгустившийся еще больше, вызывает у Воорта ложное ощущение безопасности. Они проезжают мимо армейского «хаммера» — блок-пост в новой зоне разворота для служебных машин на мосту.
В зеркале заднего вида видно, что взгляд Стоуна остается спокойным, твердым. Он полагает — и, по крайней мере на данный момент, правильно, — что, пока Воорт за рулем, его никто не тронет.
— Отпусти меня, — говорит юрист. — Ты что, не понимаешь, что если нас остановят, то арестуют тебя, а не меня? Ты только что пересек границу штата.
— Ты не ответил, Тед.
Дыхание Стоуна слегка затруднено, словно он еще не пришел в себя от удара Воорта.
— У тебя, похоже, серьезный стресс, — продолжает он. — Даже если то, что ты напридумывал, верно, все, что бы я сейчас ни сказал тебе, не будет принято судом. Любой судья отвергнет это.
— Ты имеешь в виду, потому что я наделал ошибок при аресте?
— Это вовсе не арест. Это просто-напросто похищение.
— Тогда почему бы тебе не рассказать мне все, раз я не смогу этим воспользоваться? — возражает Воорт.
Стоун смотрит в окно, словно утратив интерес к разговору.
Он похож на терпеливого родителя, ожидающего, когда капризный ребенок передумает.
— Знаешь, что сказал мне однажды старый охранник из Синг-Синга? — спрашивает Воорт, сворачивая на север по Пэлисейдс-паркуэй. — «Не угрожай, если не можешь выполнить угрозу. Иначе заключенные перестанут тебя уважать».
Стоун морщится, когда они наезжают на выбоину.
Воорт продолжает:
— Поэтому, хотя сейчас я действительно не собираюсь останавливаться, когда мы наконец остановимся, я тебя изобью, если ты не ответишь. А если ты потом передумаешь и решишь ответить, я все равно изобью тебя, потому что уже пригрозил. Руки у меня связаны.
— Я не знаю, сколько у него людей, — говорит Стоун.
— Ты не даешь мне закончить. Если ты соврешь и я это узнаю, будет еще хуже. Но я вижу, ты решил не отвечать. Я просто включу радио. Любишь джаз? Мне надоело говорить с самим собой.
Стоун пытается стряхнуть капельку пота со лба. Но для этого нужна свободная рука.
— У Бока два человека на лодке, — бормочет он.
— Я спрашиваю не только о лодке.
— И пара человек где-то еще, для подстраховки. По крайней мере я за них заплатил.
— Значит, всего пятеро.
— Я не знаю наверняка, что их пятеро. По меньшей мере пятеро. Один против пяти. — При мысли о таком преимуществе Стоун явно оживляется.
— По меньшей мере пятеро, — кивает Воорт.
— Поэтому отпусти меня.
— А что тогда будет с Микки?
— Я говорю не о Микки. — Стоун ощущает прилив сил. Решив, что нашел слабое место противника, он превращается — даже со скованными руками — в ведущего переговоры юриста. — Я говорю о тебе. За тобой никого нет. Ты не можешь даже позвать на помощь. Ты сам теперь преступник. Я не нарушал законов.
— Тогда мне лучше не звать на помощь, — соглашается Воорт.
— Их тренировали, — предупреждает Стоун.
— Ага! Тренировали для чего?
Стоун крепко сжимает губы, раздосадованный, что сам выдал информацию. Но ошибка допущена, и теперь придется говорить дальше.
— Они специалисты.
— Специалисты.
— Военные. Спецоперации. Не знаю, откуда Леон их взял. Тебе не выстоять против этих людей. Останови машину. Выпусти меня. Я сумею вернуться назад. И обещаю, никакого возмездия не будет.
— Ну-у, если ты обещаешь, — тянет Воорт. — Такому парню, как ты, можно верить.
— Чего ты хочешь? Денег?
— Скажи мне, что было на «Кандейс», когда она пошла ко дну.
Стоун смотрит в окно, на запад, словно предлагая Воорту все огромное пространство континента в качестве безопасной гавани. «Уезжай в Иллинойс, Монтану, Арканзас, Неваду, — словно говорит он. — Выбери новый дом, новый штат. Жизнь, существование, безопасность».
— Ты псих, — чуть слышно бормочет Стоун.
— Держу пари, это звонит Леон. Минута в минуту. — Воорт поднимает жужжащий мобильник. — Тед? Болтать по телефону во время вождения противозаконно. Надеюсь, ты меня не выдашь. Привет, Леон.
Хотя Воорт слышал этот голос всего два раза и в нем отсутствуют человеческие эмоции, сейчас кажется, что Бок говорит еще более холодно, зло. Или Воорту только мерещится? Он рисует в воображении безликого человека в машине на берегу океана — на другом конце города, там, куда Воорт послал его. Потом добавляет еще четверых, втиснувшихся в машину
