Человек преобразился. Пирующий тигр, изголодавшийся и жадный, но лишенный свойственного кошачьим изящества, — вот что он наблюдал несколько минут, прикованный к стулу ужасом.
Маркс уже ушел, зная очевидно, на что ему не следует смотреть, и Шортхаус, наконец, понял, что сидит лицом к лицу с сумасшедшим.
Страшная трапеза была закончена в невероятно короткий срок. На блюде не осталось ничего, кроме быстро застывающей лужицы красной жидкости. Гарви тяжело откинулся на ставку стула и вздохнул. Его запачканное лицо, на которое теперь не падал свет лампы, стало принимать нормальный вид. Наконец, он взглянул на гостя и сказал обычным голосом.
— Я надеюсь, вы наелись.
Шортхаус встретил его взгляд с внутренним содроганием, которое совершенно невозможно было скрыть. На лице же Гарви он, однако, увидел подавленное, запуганное выражение, и не нашелся, что ответить.
— Маркс скоро будет там, — продолжил Гарви. — Он или подслушивает, или в пустоте.
— Он выбирает для этого какое-нибудь специальное время? — сумел спросить секретарь.
— Обычно он уходит после ужина, приблизительно в это время. Но он еще не ушел, — сказал он, пожимая плечами, — потому что, кажется, идет сюда.
Шортхаус подумал, не является ли пустота синонимом винного погреба, но ничем не выразил своих мыслей. Вошел Маркс с тазиком и полотенцем, и по спине секретаря вновь пробежал холодок, когда он увидел, как Гарви поднял лицо точно так же, как животное поднимает морду, чтобы ее вытерли.
— А сейчас, если вы готовы, мы выпьем в библиотеке кофе, — сказал он тоном джентльмена, обращающегося к гостям после званого обеда.
Шортхаус взял свой портфель, который он держал все это время между ног, и вышел в открытую для него хозяином дверь. Они бок о бок прошли через темную переднюю, и, к отвращению молодого человека, Гарви взял его под руку, приблизил свое лицо к его уху, так что тот почувствовал его теплое дыхание, и сказал низким голосом:
— Вы необычайно бережны со своим портфелем, мистер Шортхаус. В нем несомненно нечто большее, чем кипа бумаг.
— Одни бумаги, — ответил секретарь, чувствуя жар руки хозяина и страстно желая быть за сотню миль от этого дома и его мерзких обитателей.
— Вы уверены? — спросил хозяин дома с гнусным вызывающим смешком. — Нет ли там мяса, свежего мяса — сырого мяса?
Секретарь как-то почувствовал, что при малейшем проявлении страха с его стороны эта тварь, ведущая его под руку, прыгнет и разорвет его.
— Ничего такого, — ответил он решительно, — в него не влезет даже обед для кота?
— Верно, — сказал Гарви с гадким вздохом, и Шортхаус почувствовал, как пальцы на его руке сжимаются, как бы ощупывая ее.
— Верно, он слишком мал, чтобы вместить что-нибудь стоящее. Как вы сказали, даже обед для кота.
Шортхаус не смог подавить крик. Пальцы его сами собой разжались, и черный портфель громко шлепнулся на пол. Гарви тотчас же выпустил его руку и быстро повернулся. Но к секретарю внезапно вернулось самообладание, столь же внезапно, как и покинуло его, и он твердо встретил агрессивно горящий взгляд маньяка.
— Видите, он совершенно легкий. Когда я его уронил, он упал почти бесшумно.
Он поднял портфель и вновь отпустил, как будто в первый раз он уронил его нарочно. Хитрость удалась.
— Да, вы правы, — сказал Гарви, все еще стоя в дверях ипристально глядя на него.
— В любом случае, на двоих он маловат, — засмеялся он, и этот его страшный смех отозвался эхом в пустой передней.
Они сели у камина, и Шортхауса окутало приятное тепло пылающего огня. Вскоре Маркс принес кофе. Рюмка старого виски и хорошая сигара помогли восстановить спокойствие. Несколько минут оба сидели и молча смотрели на огонь. Гарви спокойно сказал:
— Вас, наверное, шокировало то, что я ел сырое мясо. Я должен извиниться, если вам это было неприятно, но я больше ничего не могу есть, и это моя единственная трапеза в сутки.
— Несомненно, лучшая еда в мире, хотя, я полагаю, несколько крепкая для некоторых желудков, — заметил Шортхаус.
Он попытался увести разговор от такой неприятной темы и быстро начал перечислять достоинства разных продуктов, рассуждать о вегетарианстве и вегетарианцах, и о людях, вообще долгое время живших без пищи. Гарви слушал без видимого интереса и не делал никаких замечаний, но в первую же паузу он нетерпеливо вставил:
— Когда меня охватывает голод, — сказал он, по-прежнему глядя на огонь, — я просто не могу с собою совладать. Я должен съесть сырое мясо — первое попавшееся…
Здесь он поднял блестящие глаза, и Шортхаус почувствовал, что у него волосы встают дыбом.
— Это происходит неожиданно. Я даже не знаю, в какую минуту это может случиться. Год назад во мне вспыхнул голод, жестокий, как буря, а Маркс ушел, и у меня не было мяса. Я должен был что-нибудь найти, иначе я бы искусал себя. Когда голод стал совсем уже невыносимым, из-под дивана выбежала моя собака. Это был спаниель.
Шортхаус выдавил что-то в ответ. Он не знал, что сказал — по его коже как будто ползали миллионы муравьев. На несколько минут воцарилась тишина.
— Однажды я искусал Маркса, — наконец продолжил Гарви все так же спокойно, будто он говорил о яблоках, — но он — горький. Не думаю, чтобы я опять его укусил. Наверно, именно это побудило его укрываться в пустоте.
Он гнусно захихикал, как будто нашел объяснение исчезновениям слуги.
Шортхаус схватил кочергу и пошуровал ею в камине с такой силой, словно от этого зависела его жизнь. Но когда шум и звон прекратились, Гарви с таким же спокойствием продолжил рассказ. Однако он не успел закончить последнее предложение. Секретарь внезапно встал.
— Я попрошу у вас разрешения лечь спать, — сказал он решительно. — Я сегодня устал. Не будете ли вы любезны показать мне мою комнату?
Гарви посмотрел на него со странным услужливым выражением, за которым скрывалась какая-то жуткая страсть.
— Разумеется, — сказал он, поднимаясь. — У вас была утомительная поездка. Мне давно следовало бы об этом подумать.
Он взял со стола свечу и зажег ее. Его пальцы, державшие спичку, дрожали.
— Мы можем не беспокоить Маркса, — объяснил он. — Эта тварь уже в своей пустоте.
Они прошли через переднюю и стали подниматься по деревянной лестнице, на которой не было ковра. Гарви, чье лицо рельефно освещалось мерцающей свечой, прошел по первой площадке и открыл дверь у входа в темный коридор. Глазам секретаря предстала спальная комната. Пока хозяин зажигал две свечи, стоящие на столике в ногах кровати, он бистро рассмотрел убранство этой спальни. За решеткой камина ярко пылал огонь. Напротив было два открывающихся, как двери, окна. Справа стояла большая высокая кровать с пологом. Стены почти до потолка были обшиты панелями, придававшими комнате теплый уютный вид, а висящие на чередующихся панелях портреты создавали атмосферу старого сельского английского дома. Шортхаус был приятно удивлен.
— Я надеюсь, вы найдете здесь все необходимое, — сказал Гарви в дверях. — Если нет, вам нужно будет лишь нажать звонок у камина. Маркс, конечно, не услышит его, но он прозвенит в моей лаборатории, где я провожу большую часть ночи.
Затем, коротко пожелав спокойного сна, он вышел и захлопнул за собой дверь. Как только хозяин скрылся, личный секретарь мистера Сайдботэма сделал нечто странное. Он стал спиной к двери посреди комнаты, достал из бокового кармана пистолет и навел его через левую руку на окно. Простояв неподвижно в таком положении около тридцати секунд, он вдруг резко повернулся назад и навел пистолет прямо на дыру
