толстяк пусть распинается о чем угодно. Вот это и называется «правилами хорошего тона». Я не слишком отвлекся? Отвечайте прямо. Мне тут все пеняют, будто я неясно выражаюсь, хожу вокруг да около, и я должен рассеять эти утверждения. Неужели это и в самом деле так? Только честно.
Амфортас вздохнул, и что-то похожее на удовлетворение проскользнуло в глубине его глаз.
– Так чем же я все-таки могу вам помочь, лейтенант? – спросил он.
– Это все та же проблема мозга и ума, – объявил Киндерман. – Уже столько лет подряд я мечтаю проконсультироваться у хорошего невропатолога, но, вы понимаете, я очень стесняюсь незнакомых людей. А вот теперь меня свели с вами. И я счастлив, что мне представляется такой случай. Так вот, разъясните мне, неужели все чувства и мысли человека на самом деле являются процессами в нейронах мозга?
– Вы хотите сказать, будто это то же самое, что в нейроны?
– Да.
– А что вы сами думаете по этому поводу? – поинтересовался Амфортас.
Киндерман задумался и, приняв серьезный вид, кивнул:
– Я думаю, что это одно и то же, – важно изрек он.
– А почему?
– А почему бы нет? – парировал следователь. – Кому это приспичит продираться в таких дебрях, как душа, если мозг функционирует достаточно ясно, чтобы все объяснить. Я прав?
Амфортас слегка подался вперед. Видимо, эти слова тронули его, и он заговорил уже более мягко:
– Предположим, что вы любуетесь небом, – с жаром начал он. – Перед вами огромное однородное пространство. Это примерно то же, что и электрические разряды между клетками мозга. Вот вы видите грейпфрут. В вашем чувственном восприятии появляется образ округлого предмета. Но проекция этого грейпфрута в вашей затылочной доле мозга вовсе не круглая. Она более смахивает на эллипс. Так как же тогда эти вещи могут быть одним и тем же? Когда вы думаете о Вселенной, неужели вы в состоянии разместить ее в своем мозгу? Или, скажем, предметы, находящиеся в этом кафе. Они имеют иную форму, нежели клетки вашего мозга. Так что же, неужели они становятся таковыми в вашем мозгу? Есть и другие загадки, над которыми стоит поразмышлять. Одна из них – избирательная способность мозга. Каждую секунду на вас обрушиваются сотни, а может быть, тысячи чувственных впечатлений, но вы фильтруете их и выбираете именно те, которые необходимы в данный момент. Так вот, все эти бесчисленные решения принимаются даже не за секунду, а за долю секунды. Кто же принимает решение, что именно отбросить, а что – оставить? И вот еще что, лейтенант: мозг шизофреника структурно находится в более выгодном положении, чем мозг человека, не страдающего психическими заболеваниями. Между прочим, многие люди, после того, как у них удаляют большую часть мозга, все равно продолжают вести себя адекватно.
– А что вы скажете о том ученом с электродами, – заявил Киндерман. – Он дотрагивался до некоторых участков, и человек либо слышал голос из далекого прошлого, либо испытывал определенные эмоции.
– Знаю. Это Уилдер Пенфилд, – отозвался невропатолог. – Но испытуемые в один голос утверждали, будто все эти ощущения шли не от них самих, а откуда-то извне. Это было им НАВЯЗАНО.
– Весьма странно слышать такое от представителя ученых кругов, – вставил следователь.
– Уилдер Пенфилд также же считает, что мозг и ум – это одно и то же. Так же, как и сэр Джон Экклес, английский физиолог, который получил Нобелевскую премию за свои исследования мозга.
Киндерман удивленно вскинул брови:
– В самом деле?
– Да. Если бы ум и мозг были идентичны, то мозг обладал бы некоторыми штучками, совсем не обязательными для существования тела. Например, удивление или осознание самого себя. Некоторые ученые идут даже дальше, они считают, что человеческое сознание сконцентрировано не в мозгу. Есть некоторые теории, предполагающие, будто человеческое тело, включая и мозг, внешний мир, все это пространственно, а также расположено внутри сознания. И последнее, лейтенант. Хочу предложить вам веселый куплет.
– Я обожаю веселые куплеты.
– Я тоже, но этот мне, пожалуй, особенно нравится:
Когда бы вес мозга
Был весом ума -
Любой бегемот
Стал мудрен бы Ферма.
С этими словами невропатолог нагнулся над тарелкой и начал стремительно уплетать лапшу.
Краешком глаза Киндерман заметил, как к их столику приближается Маккуи.
– Это именно то, что я думаю, – заявил лейтенант Амфортасу.
– Что? – не понял врач, замерев с ложкой у рта и удивленно уставившись на собеседника.
– Я решил ненадолго стать адвокатом дьявола. Я вполне согласен, ум – это не мозг. Я абсолютно уверен.
– Вы очень странный человек, – признался Амфортас.
– Да, вы мне уже об этом говорили.
– Вы хотели видеть меня, лейтенант? Киндерман поднял глаза и увидел Маккуи. Тот, как всегда, был в пенсне, неизменном темно-синем блейзере и серых фланелевых брюках. Он смахивал на прилежного ученика.
– Ричард Маккуи, а это доктор Амфортас, – представил их друг другу Киндерман. Маккуи сразу же протянул руку и поздоровался с доктором.
– Очень рад познакомиться, – заулыбался он.
– Я тоже.
Маккуи повернулся к следователю.
– Так я вас слушаю. – Он демонстративно посмотрел на часы.
– Все дело в чае, – объяснил Киндерман.
– В чае?
– Какой сорт вы завариваете на этой неделе?
– "Липтон". Как, впрочем, и всегда.
– По-моему, у него несколько другой вкус.
– Вы меня для этого пригласили сюда?
– О, я мог бы потрепаться о любых пустяках, но я ведь знаю, что вы очень занятый человек. И поэтому не смею вас задерживать.
Маккуи холодно окинул взглядом столик.
– И что же вы заказали?
– Вот. Все перед вами, – сообщил следователь. Во взгляде Маккуи проскользнуло безразличие.
– Но это же столик на шестерых.
– А мы как раз уходим.
Маккуи ничего не ответил. Он просто повернулся и удалился.
Киндерман посмотрел на Амфортаса. Тот доедал суп.
– Ну вот и хорошо, – обрадовался лейтенант. – Ваша матушка останется очень довольна.
– У вас еще есть ко мне вопросы? – осведомился доктор и потрогал чашку с кофе. Та уже остыла.
– Сукцинилхолинхлорид, – выговорил Киндерман. – Вы его используете в больнице?
– Да. То есть, не я лично, разумеется. Его применяют в электрошоковой терапии. А почему вас это интересует?
– Если бы кто-то в больнице захотел украсть его, он смог бы это сделать?
– Да.
– Каким образом?
– Он мог бы стащить его с тележки, на которой развозят лекарства, в тот момент, когда этого никто не видит. А почему вы спрашиваете?
Но Киндерман снова уклонился от ответа.
– А посторонний человек мог бы это сделать?
– Ну, если он уверен в том, что именно ему нужно. И еще надо точно знать расписание, когда и куда доставляют лекарства.
