года сборник «Русские советские писатели. Антология 1917–1942 гг.», куда входила и сказка Чуковского. Единственный экземпляр антологии сохранился в собрании литературоведа В. Я. Кирпотина с его пометой «Книга не вышла». Вместо неё приказано было издать «Сборник стихов». Он вышел спустя полгода с исключением напечатанных в антологии сказки Чуковского и некоторых стихотворений Сельвинского, Кирсанова, Яшина и других поэтов. Сама же сказка вызвала неудовольствие вождя, видимо, за «несерьёзное» отношение автора к событиям войны — как и критики двадцатых годов, он не понял и не принял игрового начала детской поэзии Чуковского. Раздражение вызвало описание грядущего дня Победы; в этот день свершатся самые чудесные превращения («Куры станут павами, лысые — кудрявыми» и т. п.). Как свидетельствует в своём дневнике В. Я. Кирпотин, писателя, говоря на современном жаргоне, «подставили» детская секция и Президиум Союза советских писателей, выдвинувшие сказку «Одолеем Бармалея» на соискание Сталинской премии. Вождь читал всё, что входило в рекомендованный список, и лично утверждал каждую кандидатуру. Злосчастная сказка попалась ему на глаза… «Эта премия присуждалась в итоге лично Сталиным, — записывает Кирпотин. — Узнав, что Чуковский выдвинут, он рассердился — и дал соответствующий сигнал. Сказочника всенародно топтали, азарт и степень критики ошеломляли, переходящие в ругательства слова оставляли после себя чувство недоумения»[79].
Травля продолжалась и даже усилилась после выхода в августе 1946 года постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград». В статье С. Крушинского «Серьёзные недостатки детских журналов», опубликованной в «Правде» (29 августа), разносу подверглись журнал «Мурзилка» и сказка Чуковского «Бибигон». Однако за несколько месяцев до того уже была проведена артподготовка «по линии детской литературы». Донос на Чуковского поступил от «комсомольца-добровольца» — секретаря ЦК ВЛКСМ В. Иванова: «детский фронт» был всегда своего рода «епархией» комсомола.
12 апреля 1946 года он просит секретаря ЦК ВКП(б) С. Н. Патоличева ознакомиться со сказкой К. Чуковского «Собачье царство», изданной, как ни странно, каким-то чудом уцелевшим «кооперативным издательством „Сотрудник“» — «по заказу Центрального универмага Главособторга (!)». По мнению комсомольского секретаря, «это антихудожественное и антипедагогическое произведение. К. Чуковский, как и в предыдущих своих сказках „Одолеем Бармалея“ и „Бибигон“, допускает серьёзные ошибки». Г. Ф. Александров в сопроводительной записке сообщил о том, что «антихудожественная книжка К. Чуковского „Собачье царство“ подвергнута критике в газете „Культура и жизнь“ (от 10.12. с. г.) в заметке „Пошлятина под флагом детской литературы“» [80].
Начальник Главлита по своей линии выпустил приказ о работе Мособлгорлита, разрешившего «политически вредную по содержанию книжку К. Чуковского „Собачье царство“», которая была конфискована и изъята из продажи и фондов общественных библиотек. К делу приложен экземпляр небольшой (шестнадцатистраничной) книжечки с иллюстрациями Сергея Чехонина, снабжённый многочисленными подчёркиваниями. Содержание же сказки сводится к следующему: «злые» и «гадкие» (эти слова всюду подчёркнуты) мальчишки Шушка и Гулька издевались над добрым псом Полканом: не кормили, запрягали в тележку и ездили на нём, хлестали и т. д. Не выдержав издевательств, Полкан убежал в «Собачье царство», в котором живут одни собаки, а царём всех собак является Уляляй XVIII. Узнав о страданиях Полкана, он посылает пса Бабошку с приказом доставить мальчишек в «Собачье царство». Здесь они испытывают те же муки, которым сами подвергали несчастного Полкана. Наконец они взмолились, и добрый Полкан великодушно их прощает. Уляляй XVIII сказал при этом: «Я верю, что они станут добрыми, потому что здесь, в нашем царстве, ты дал им хороший урок».
Вся эта история рифмуется с нападками на «Приключения обезьяны» Зощенко, где тоже изображены злые люди, преследующие несчастное животное. Более того: как вполне серьёзно писалось в докладной записке Жданову об идеологических просчётах ленинградских журналов, «обезьяна, обученная и быстро привыкшая вытирать нос платком, чужих вещей не брать, кашу есть ложкой, может быть примером для людей»[81].
Ещё анекдотичнее звучит такая цензурная претензия: В сборнике «Советские ребята» помещено произведение со стихами такого содержания:
Дальше, по-видимому, в целях изобличения Наркомпути, стихи таким же размером передают, как собачка выросла в дороге.
Автор и произведение не названы, но ясно, что речь идёт о стихотворении С. Я. Маршака «Багаж», в котором была усмотрена клевета на наши железные дороги. Граф Клейнмихель во времена Николая Первого, когда началось строительство железных дорог, требовал, чтобы любая публикация, касающаяся деятельности Министерства путей сообщения, проходила в нём дополнительную предварительную цензуру (кстати, такие же требования предъявляло тогда даже Управление императорского коннозаводства — по своей части); теперь «честь мундира» всех ведомств защищали партийные идеологические структуры. Главной причиной «просчётов» в сборнике «Советские ребята» была сочтена та, что «писатели-коммунисты и комсомольцы к участию в сборнике не привлечены», в силу чего «для пролетарских детей сборник не приспособлен. Вообще в нём не чувствуется стремления сделать ребёнка общественником. Самым большим недостатком является то, что детская книга рассчитана на служилого (!) ребёнка. Необходимо решительно взять линию на выпуск книг для детей рабочих и крестьян».
Название, которое дал в 1935 году известному своему циклу стихотворений о животных в зоопарке С. Я. Маршак («Детки в клетке» с иллюстрациями Е. И. Чарушина, первоначально печатавшиеся в «Чиже»), звучит сейчас уже метафорически: и писатели, пишущие для детей, и дети-читатели оказались действительно в клетке, в загоне, отведённом для них тоталитарным идеологическим режимом. Удивительно, как это цензор не обратил тогда внимания на одно из последних двустиший цикла («Эскимосская собака»), которое могло вызвать, учитывая атмосферу Большого террора, совсем уже прозрачные аллюзии:
«Цензура» — запретное слово
В двадцатые годы авторам дозволялось — в ограниченных, конечно, пределах — касаться в своих публикациях деятельности Главлита и даже подвергать его критике. Однако конец эпохи нэпа означал прекращение не только каких бы то ни было нападок на цензуру в «открытой печати», но даже упоминаний этого слова. Не только слово «Главлит» изымается из обращения; самоё слово «цензор» объявлено табуированным («цензуры в Стране Советов нет!»), оно, применительно к советским условиям, подлежало искоренению в текстах и постепенно исчезло из разрешённого лексического обихода, заменяясь эвфемистическими терминами: «уполномоченный при издательстве», «политредактор», просто «редактор» и т. п.
Примечательна в этом отношении история публикации одного из рассказов Вячеслава Яковлевича Шишкова (1873–1945). В двадцатые годы писатель часто публиковал в журналах свои «шутейные рассказы»,
