вместо рабочей массы изображается сбор уголовных типажей…» и т. п. Обращено в рапорте внимание на полотнища голубого и жёлтого цветов с написанными на них лозунгами, тогда как полотнища должны быть только красными. Множество портретов запрещалось из-за «отсутствия сходства», самоё обрамление (рамка, окантовка и т. д.) должно было настраивать советского человека на соответствующий лад: «Наклейка литографского портрета т. Сталина на паспарту черного цвета производит впечатление траура. Портрет изъят»; «на Балтийском заводе портреты тт. Сталина и Жданова в жёлтых рамках на траурном фоне. Предложено снять».
Из Одессы в Ленинградский горком поступил донос директора местного книготорга. Он жалуется на то, что среди закупленных им портретов вождей «большая часть окантована в чёрной окантовке (так! — А. Б.), что является антисоветским, контрреволюционным оформлением». Он возмущён тем, что портреты эти имеют разрешительный штамп Ленгорлита, и просит принять соответствующие меры. Начальник ленинградской цензуры Чекавый (!) доносит в Смольный, что, как выяснилось, окантовка производилась в мастерских Театра им. Ленинского Комсомола, все портреты изъяты, «предложено их переокантовать».
Печатные плакаты также подвергались жесточайшему контролю. В 1931 году разразился скандал: Главлит обратил внимание на разрешённый ленинградскими цензорами плакат «Ночная панель». «Директивными органами» он, как говорилось в секретном послании Главлита, «подвергнут жестокой и справедливой критике, указано, что плакат вызывает представление, что проституция в СССР приобрела характер широкого и распространённого бытового явления, что, конечно, неверно, особенно для настоящего этапа». Велено было изъять плакат из обращения, привлечь виновных к ответственности, а также «тщательно пересмотреть разрешённую вами к изданию продукцию и изъять из распространения политически не выдержанные произведения».
Множество хлопот доставляло Главлиту мгновенное, непредсказуемое изменение политической ситуации. Вчерашние герои оказывались врагами народа, убийцами и поджигателями. Но, в отличие от оруэлловского романа, в котором власти «англосоца» организуют регулярные «пятиминутки ненависти», показывая во весь экран лицо главного врага, в советских условиях, после организованной кампании «возмущения» происками «вредителей» в 1937–1938 годах, вообще запрещено было упоминать о том, что они когда-либо существовали, не говоря уже о запрете на публикацию их портретов и фотографий. Все они должны исчезнуть — как физически, так и на вербальном и изобразительном уровнях, — ситуация, обратная сюжету тыняновского «Поручика Киже»: реальное лицо объявляется несуществующим. Огромное число книг изуродовано в связи с помещением в них материалов о «бывших красных героях» — знаменитых советских военачальниках. В главлитовском списке запрещённых книг за 1938 год фигурирует, в частности, альбом «Парад на Красной площади» (Детиздат, 1937. Текст Л. Кассиля) с такими «рекомендациями»: «Вырезать фото, на котором среди членов правительства имеется фотоснимок Чубаря.
Вырезать фото, на котором среди других сняты Тухачевский, Блюхер и Егоров». (Автор этих строк, поступивший в школу в годы войны, помнит, с каким любопытством рассматривали мы наши первые буквари и другие учебники, в которых были заклеены многие страницы — как раз из-за помещения на них портретов репрессированных маршалов.)
Все эти кажущиеся параноидальными акции находят своё объяснение и своего рода «обоснование», но не политическое, а скорее магическое, восходящее к древним, чуть ли не первобытным архетипам. Известно, что ещё вавилонские маги и жрецы изготовляли из воска фигурки тех, кого следовало умертвить, бросая их в огонь, или протыкали их иглой в «нужных» местах. Этому правилу следовали и все позднейшие маги и колдуны. Да и сейчас нередко можно увидеть портреты нежелательных кандидатов в депутаты или иных политических деятелей с выколотыми глазами. Прапамять говорит даже современному человеку, что изображение и реальный человек мистически связаны между собой: уничтожить изображение — значит уничтожить самого человека.
«Маленькая совместная кучка»
Таким виделось покинутое отечество виднейшему поэту-сатирику Русского зарубежья Дону Аминадо (псевдоним Аминада Петровича Шполянского) в стихотворении «Родина-мать», написанном в середине двадцатых годов.
Цензорам тридцатых годов много неприятностей доставляли попытки буквального перевода на языки так называемых «младописьменных» народов произведений основоположников великого учения и официальных партийных и государственных документов. В переводе на «языки родных осин» многие места и выражения звучали… как-то очень уж сомнительно и подозрительно, выглядели чуть ли не насмешкой над святыней.
«Секретно. Сводка конфискаций и задержаний Ленгорли-та за декабрь 1937 г.
Журнал „Советская этнография“, № 1–2, 1937 г. Издание Академии наук СССР.
На страницах журнала в отделе „Хроника“ в статье „1-я Марийская языковедческая конференция“ сказано: „По мнению Капитонова, слово Революция на марийском языке — это качым мундранымаш, то есть народная смута, а диктатура — чот нентыден кучумаш, то есть крепкое держание“. Эта политически вредная практика перевода слов на марийский язык была применена националистом Васильевым, который слово „коммунист“ переводит как „пармызе“ („кучкист“), а ячейку ВКП(б) как „изпармызе тушка“, то есть „маленькую совместную кучку“. Таким образом, журнал предоставляет трибуну клеветническим выпадам врагов народа против диктатуры пролетариата и ВКП(б). Васильев арестован как враг народа».
Особенно много претензий Главлита вызвала в середине 1936 года именно туркменская пресса — Дон Аминадо угадал! — в связи с публикацией проекта готовившейся тогда «Сталинской Конституции»:
«Секретно. Ежемесячная сводка Главлита за июнь 1936 г.
В газете „Советский Туркменистан“ (на туркменском языке) 16 июня обнаружены следующие искажения проекта Конституции: Ст. 12. Слова „Кто не работает, тот не ест“ — переведены „кто не работает, тот не укусит“.
В газете „Хурурданн Айстан“ 27 апреля с. г. напечатана заметка В. Тотовенца о проекте Конституции, в которой автор пишет: вместо „каждый гражданин имеет право на охрану здоровья“ — „каждый гражданин имеет право быть больным“».
