Не раздеваясь прилегла она на кушетку в гостиной и задремала. На пианино догорала свеча.
Обыкновенно она ложилась часу в первом и не ждала мужа. Он возвращался в два, в три. И сегодня Захар будет его ждать, пожалуй, до рассвета. Если Север Львович проигрался, он разденется у себя в кабинете, на цыпочках войдет в спальню и ляжет на свою постель так тихо, что она почти никогда не проснется. Но чуть только ему повезло — он входит шумно, непременно разбудит ее, начнет хвалиться выигрышем, возбужденно забрасывать ее вопросами, выговаривать ей, что она сонная…
Серафима сначала задремала, потом крепко заснула. Ее разбудил звонок в передней.
Она раскрыла глаза и сразу не могла распознать, где лежит и какой час дня. В два окна, выходившие на двор, вливался уже отблеск утренней зари; окна по уличному фасаду были закрыты ставнями. В гостиной стоял двойственный свет.
С кушетки ей видна была дверь в сени. Позвонили еще раз. Заспанная Феня отворила наконец. Север Львович вошел и крикнул горничной:
— Сколько раз надо звонить?
'Проигрался', — сказала Серафима про себя.
Сон совсем отлетел, и она сообразила, что уже светает.
Она, еще не поднимаясь с кушетки, продолжала издали смотреть на мужа, пока Феня стаскивала с него светло-гороховое очень короткое пальто, на шелковой полосатой подкладке. Шляпу, светлую же, он также отдал горничной.
На лицо его падало довольно свету из окна передней, — лицо моложаво-обрюзглое, овальное, бритое, кроме длинных и тонких усов; что-то актерское было в этом лице, в глазах с опухлыми веками, в прямом коротком носе, в гримасе рта. Он один во всем городе вставлял в левый глаз монокль. Темно-русые волосы заметно редели на голове.
Такой же моложавый, сухой и малорослый стан в двубортной синей расстегнутой визитке, из-под которой выглядывал белый жилет. На ногах красно-желтые башмаки, тоже единственные в городе. стр.99
Ему на вид казалось за тридцать.
'Проигрался!' — решила еще раз Серафима и, не притворяясь спящей, лежала в той же полусогнутой позе.
— Вы здесь?.. С какой стати, а?
Голос его слегка в нос и вздрагивающий неприятно прошелся по ее нервам.
— Надеюсь, меня не ждали?
Опять этот ненавистный отрывистый говор затрещал, точно ломающаяся сухая скорлупа гороховых стручьев.
Муж приучал жену к хорошему тону, был с ней на «вы» и только в самых интимных разговорах переходил на
'ты'. Она привыкла называть его 'Север Львович' и «ты» не говорила ему больше года, с поездки своей на ярмарку.
— Так, заснула…
Серафима сладко потянулась и свои белые обнаженные руки закинула за спину. Одна нога в атласной черной туфле с цветным бантом свесилась с кушетки. Муж ее возбужденно прошелся по гостиной и щелкнул несколько раз языком. С этой противной для нее привычкой она не могла помириться.
— Который час? — лениво и глухо спросила она.
— Не знаю… видите, светает.
И он засмеялся коротким и высоким смехом, чего с ним никогда не бывало.
'Должно быть, здорово обчистили его!' — выговорила она про себя.
— Неужели все время в клубе?
И этот вопрос вышел у нее лениво и небрежно.
— Сначала… да. А потом… у этого приезжего инженера.
— Какого?
'Очень мне нужно знать!' — добавила она мысленно:
— Ах, Боже мой. Я вам говорил. Несвисецкий… Запржецкий. Полячишко!.. Шулер!..
Он сдержал свое раздражение, откинул борт визитки на один бок, засунул большой палец за выемку жилета и стал, нервно закинув голову.
— Несомненный шулер… И этаких мерзавцев в клуб пускают!
— Вы зачем же с ним садились? стр.100
— Разве это написано на лбу?.. Игра вдвоем.
— В пикет?
— Нет, в палки.
— Колоду подменил?
'И зачем я с ним разговариваю? — подумала она. Какое мне дело? Чем больше продулся, тем лучше'.
Когда она говорила, мысленно у ней выскакивали резкие, неизящные слова.
— В клубе… нет, это немыслимо! — Он заходил, все еще с большим пальцем в выемке жилета. — Нет, у себя, в нумере…
— Ловко! — вырвалось у нее таким бесцеремонным звуком, что Рудич вскинул на нее свой монокль. Значит, к нему отправились?..
— Нельзя было… Ты понимаешь. Я был в таком проигрыше.
Он незаметно для себя стал говорить ей 'ты'.
— На сколько же?
— На очень значительную сумму. На очень!..
— Совестно выговорить небось?
Такого тона Север Львович еще не слыхал от жены.
В другое время он остановил бы ее одним каким-нибудь движением перекошенного рта, а тут он только выкинул монокль из орбиты глаза и быстро присел на кушетку, так быстро, что она должна была подвинуться.
— Серафима, ты понимаешь… теперь для меня, в такую минуту… на днях должна прийти бумага о моем назначении…
— И вы еще больше спустили?
Сквозь свои пушистые ресницы, с веками, немного покрасневшими от сна, она продолжала разглядывать мужа. Неужели эта дрянь могла командовать ею и она по доброй воле подчинилась его фанаберии и допустила себя обобрать до нитки?.. Ей это казалось просто невозможным. И вся-то его фигура и актерское одутлое лицо так мизерны, смешны. Просто взять его за плечи и вытолкнуть на улицу — б/ольшего он не заслуживал. Никаких уколов совести не чувствовала она перед ним, даже не вспомнила ни на одно мгновение, что она — неверная жена, что этот человек вправе требовать от нее супружеской верности.
Он провел белой барской ладонью по своей лысеющей голове и почесал затылок. стр.101
— Словом… мой друг… это экстраординарный проигрыш. Я мог бы, как… представитель, ты понимаешь… судебной власти… арестовать этого негодяя. Но нужны доказательства…
— Не дурно было бы! — перебила она. — Сам же играл до петухов у шулера и сам же арестовать его явился… Ха-ха!
Такого смеха жены Рудич еще никогда не слыхивал.
— Ты пойми, — он взял ее за руки и примостился к ней ближе, — ты должна войти в мое положение…
— Да сколько спустили-то?
— Сколько, сколько!..
— Тысячу или больше?
— Тысячу!.. Как бы не так! Подымай выше!..
Он сам соскочил с своего обычного тона.
— Ну, и что ж?
