Нет, не того я жажду. Я хоть и не рассуждаю так, как Степа; а сейчас же увидала, что таким манером нельзя спасать женщин.
Возьмут прямо из какого-нибудь вертепа девушку и засадят ее под замок. Она только из-за того бьется, чтобы поскорее выйти. В такое исправление я не верю. Только приучишь к фарисейству; а как попала на волю, так и взялась опять за прежнее!..
16 мая 186*
Первый час. — Понедельник
Оглянусь я немножко на то, что мною сделано под руководством Лизаветы Петровны.
Сделано страшно мало. Одного я достигла: любить всем сердцем моих несчастных…
Знаю я теперь целую сотню. Но ни одной из них я еще не вырвала. Да и что я стану делать с ними? Лизавета Петровна тверже меня выносит свою долю. Горячо желала бы я вселить в себя ее непоколебимую веру. Но как?
Я не жалею ни хлопот, ни времени, ни денег. И чего же я добилась? Пристроила я всего одну девочку.
Я говорю вчера Лизавете Петровне:
— Душа моя, что вы со мной церемонитесь? Я проживаю пятнадцать тысяч в год. Ведь это большой грех. Возьмите у меня сколько нужно, и заведемте мы наше собственное убежище.
Она согласилась. В денежных расчетах у нее нет никаких щекотливых вопросов; но она считала меня, кажется, гораздо беднее.
Теперь можно будет действовать без всякой помехи.
17 мая 186*
Днем. — Вторник
Я дала также денег на школу, где Елена Семеновна. Мы с ней очень сошлись. Каждый раз, как я приезжаю туда, мне так рады. Все остальные девушки тоже прекрасны. Их пока четыре. Ходят они аккуратно и все с таким прекрасным направлением. Будут ли они хорошо учить, не знаю. Но зато будут очень любить своих воспитанниц.
Елену Семеновну с ее стрижеными волосами и платьем без юбок всякий примет за нигилистку. А какая уж она нигилистка? Да и остальные стригут волосы и кринолинов не носят. Если б я встретила кого- нибудь из них год тому назад, я бы стала смеяться или негодовать.
Я думаю, что на нигилисток оттого так все и накинулись в свете, что кроме их стриженых волос ничего хорошенько не рассмотрели.
Любая барыня примет Елену Семеновну 'Бог знает за кого', как и я изволила выражаться когда- то.
Всякая женщина, предавшись чему-нибудь, что выходит из обыкновенной колеи, колет всем глаза. Да я сама, давно ли я сбросила с себя свое бездушие? Появись я в гостиной у Софи и заговори таким языком, каким я беседую с Лизаветой Петровной, на меня стали бы указывать пальцами и назвали бы, пожалуй, нигилисткой.
Как я счастлива, что свободна!
Елена Семеновна говорит мне:
— Если б я не обожала так Лизавету Петровну, я бы не имела силы отдаться нашему делу. Все меня проклинают теперь. Все мне кричали: 'Ты бежишь от семьи, у тебя нет сердца, ты бросаешь все привязанности из-за какой-то химеры'. А что же мне семья! Моя семья — все люди!..
Да, любить всех людей лучше, чем одних своих. Но как любить?
20 мая 186*
Утром. — Пятница
Наняли мы квартиру для приюта. У нас уж три девушки. Я езжу каждый день. Они у меня раза два плакали. Я изливаю всю свою душу. Сама учусь с азбуки. Преподавать грамоту очень трудно. А все еще у меня нет той задушевности убеждения, какая чувствуется в Лизавете Петровне.
Пройдет месяц, другой. Посмотрю я, как-то будет резонировать Степа?..
26 мая 186*
11 часов. — Вторник
Бедная моя Лизавета Петровна лежит. Когда она разнеможется (а это уже случается не в первый раз при мне), мне становится страшно за нее. Она бодрится свыше сил своих.
Умри она завтра, и с ней погибнет все наше дело.
Очень мы слабы. Она даже и в кровати, без движения, все так же восторженно говорит о своем призвании. Но оставим ли мы после себя какой-нибудь след?
Лизавета Петровна начинает, кажется, чувствовать, что одного личного влияния мало.
— Душа моя, — говорит она мне нынче чуть слышным голосом, — я не хочу, чтоб во мне лично наше дело шло вперед. Вечная основа любви должна пережить меня…
Не хочу! не хочу! Мало бы чего мы хотели. Без Лизаветы Петровны руки опустятся, и не будешь знать, куда идти?
На меня нападает каждый вечер какое-то тихое унынье. Что у меня за натура! Ничем-то я не удовлетворяюсь.
29 мая 186*
Полночь. — Пятница
.
Сегодня в больнице вышла сцена, над которой я и плакала, и смеялась,
Лизавета Петровна поднялась опять на ноги. Вчера были мы с ней вместе в одной камере. Никогда еще не выливала она так страстно и трогательно прекрасной души своей перед заблудшими сестрами. Все девушки, какие были в камере, собрались к одной кровати, жадно слушали и потом тихо и долго плакали.
Успех был полнейший.
Шли мы по коридору, я поддерживала Лизавету Петровну (она еще слаба) и высказывала ей мою радость.
— Для меня болезнь, — говорит она мне, — источник новой силы. После физических страданий я чувствую себя всегда так близко к источнику света и к человеку!
Сегодня мы опять отправились в ту же камеру. Мы не хотели ослаблять вчерашнего доброго настроения во всех больных девушках.
Входим, — и что же мы видим?
