Она не могла сказать ему, что мать дала ей пощечину. Этого она не скажет… кроме отца, никому. Он услыхал от нее только то, что ей теперь надо, сейчас, сию минуту.
— Пожалуйста, не труните надо мной, Андрюша, я долго готовлюсь к этому.
Слово «сцена» было произнесено. Палтусов задумался. Ему жалко стало этой 'девочки', — так он называл ее про себя. Она умненькая, с прекрасным сердцем, веселая, часто забавная. Женишка бы ей…
— Замуж не хотите, Тася?
— За кого? — серьезно спросила она. — Что об этом толковать! Выезжать не на что. Так я никому не нравлюсь… Да нет, Андрюша! Это совсем не то…
И она начала горячо развивать ему свою «идею». Он слушал с тихой усмешкой. Очень все искренне, молодо, смело, что она говорит. Может, у ней и есть талант. Жаль все-таки такую девочку… Попадет на сцену… Это ведь помойная яма. Многие ли выкарабкиваются и могут жить на свой заработок?.. А она хочет кормить семью… Шутка! Жаль!.. Хорошая, воспитанная барышня, его родственница, все-таки генеральская дочь… Но и то сказать… семейка вымирает… гниль, дряхлость, глупое нищенство и фанаберия. А то так и просто грязь. Стоит на этакого папашу с мамашей работать!.. Уйти из дома — резон…
— С родителем поговорить, что ли? — спросил Палтусов.
— Пока не надо, Андрюша… После, может быть… а вы мне все узнайте хорошенько… Вот Пирожков хотел; он добрый, но немного мямля… совсем не туда меня повез. Он знаком с актрисой Грушевой.
— Да и я ее знаю!
— Знаете; я помню, вы мне рассказывали.
— Так чего же вы хотите, кузиночка?
— Съездить к ней, милый… предупредить… поговорить обо мне хорошенько… чтобы она меня выслушала. Я приготовлюсь. Может ли она со мной заняться? Хоть эту зиму. А то я в консерваторию поступлю, авось примут и с нового года.
Палтусов слушал. Все это было легко исполнить. Один какой-нибудь визит. Довольно он своими делами занимается. Не грех для такой милой девочки потерять утро.
— Извольте-с, — сказал он шутливо.
— Да? — радостно вырвалось у Таси.
— Брата нет? — спросил Палтусов.
— Нет.
— А родитель?
— И отец еще не приезжал.
— Как же это он меня просил, а сам по городу рыщет?
Палтусов встал и прошелся по гостиной. Он приехал на просительную записку генерала. Тот писал ему, что возлагает на него особую надежду. Сначала Палтусов не хотел ехать… Долгушин, наверно, будет денег просить. Денег он не даст и никогда не давал. Заехал так, из жалости, по дороге пришлось. Не любит он его рожи, его тона, всей его болтовни.
— Папа сейчас должен быть, — сказала Тася и подошла к Палтусову. — Только вы, Андрюша, про меня ему ничего еще не говорите. Теперь не стоит… Я ему на днях сама скажу, что с матерью я ладить не могу и надо взять компаньонку. Деньги у меня есть… на это…
— Где же добыли?
— Заняла, — шепотом ответила Тася.
Она не скажет ему, что деньги взяла у брата Ники.
— Подождите минутку.
Ей хотелось, чтобы Палтусов подождал отца. Он ей скажет, что отец затеял. Ей надо все знать. Кто же, кроме нее, есть взрослый в доме?
Она смотрела на Палтусова. В гостиной было уже темновато. Его лицо никогда ей особенно не нравилось. И в сердце его она не верила. Сейчас она говорила ему 'милый Андрюша'. Ведь это нехорошо! Нужен он ей, так она и ласкает его словами.
Тася примолкла. Недовольна она была собой. Но что же делать? Андрюша единственный человек вокруг нее, у которого есть характер, знает жизнь, ловок… С Иваном Алексеевичем далеко не уйдешь. И что же она такое сделала? Попросила переговорить с актрисой. Если он эгоист, тем лучше… Хоть за кого-нибудь похлопочет бескорыстно.
— Вот и папа, — громко сказала Тася, услыхав звонок в передней.
Палтусов закуривал папиросу.
— Задержит он меня!
— Подите, подите… Ведь вы все равно не расчувствуетесь, — пошутила она.
И тому уже была она рада, что разговор с Палтусовым отвлек ее от ощущения обиды, заставил забыть о дикой выходке матери.
К ней она не пойдет до завтра, даже если мать и будет присылать за ней. Надо дать почувствовать. А отцу она сегодня же скажет очень просто:
'Не хочу получать пощечин. Наймите компаньонку. Я ей буду платить'.
— Андрюша, — шепнула она, — одно словечко…
Палтусов подставил ухо.
— Позвольте мне сказать отцу, что вы мне дали взаймы…
— Он вытянет.
— Нет, я не дам.
— Говорите, Тася!
— Спасибо.
Это ей послужит. Отдать долг надо; вот она и скажет, что ей следует искать самой выгодной работы.
Палтусов пожал ей руку, приостановился на пороге, обернулся и тихо сказал:
— Если вам понадобится… вы не скрывайтесь от меня.
У него на текущем уже лежало десять тысяч.
— Теперь не нужно.
'У него все лучше было взять, чем у Ники, — мелькнуло в голове Таси. — А кто его знает, впрочем, чем он живет?'
XXI
— А! волонтер!.. — встретил генерал Палтусова в кабинете, где уже совсем стемнело.
'Волонтером' прозвал он его после сербской кампании. Палтусов не любил этого прозвища и вообще не жаловал бесцеремонного тона Валентина Валентиновича, которого считал 'жалким мыльным пузырем'. Но он до сих пор не мог заставить его переменить с собою фамильярного тона. Не очень нравилось Палтусову и то, что Долгушин говорил ему «ты», пользуясь правом старшего родственника.
Сегодня все это было ему еще неприятнее. Нуждается в нем, пишет ему просительные записки, а туда же — хорохорится.
— Здравствуйте, генерал, — ответил Палтусов насмешливо и небрежно пожал его руку.
Валентин Валентинович снимал сюртук, стоя у облезлого письменного стола, на котором, кроме чернильницы, лежали только счеты и календарь.
Кабинет его вмещал в себе большой с провалом клеенчатый диван и два-три стула. Обои в одном месте отклеились. В комнате стоял спертый табачный воздух.
— Темно очень, генерал, — заметил Палтусов.
— Сейчас, mon cher, лампу принесут. Митька! — крикнул он в дверь.
Принесли лампу. От нее пошел чад керосина. Долгушину мальчик подал короткое генеральское пальто из легкого серого сукна.
— Ступай, — выслал его генерал. Палтусов сел на диване и ждал.
