Осколки

Я — последний атлант. А последний — всегда одинок.

Pax Post Romana

И это — жизнь?! Обидно — до истерики.
Какой кретин затеял переправу?
Я — патриот поверженной Империи,
Я — гражданин исчезнувшей Державы,

Центурион средь варварского капища —
Распятый, ошарашенный, стреноженный.
И копошатся обезьяньи лапищи
Над лорикой, фалерами, поножами…

И это — жизнь?! Трибуны-алкоголики
За опохмелкой двинули за речку.
Нас продали, квирит, за счастье кроличье,
Да и притом — остригли, как овечек.

Легат был слаб. Идеалист, без кворума.
В легачьей свите — с кухонь полудурки.
И вот — итог: на гордых римских форумах
В Курбан-Байрам баранов режут чурки.

И это — жизнь?! Могли ж — открыть америки,
И олаврушить мир бессмертной славой.
Все — прОпили. Прожрали. До истерики
Обидно. Только кровь по венам — лавой.

Трибуны сыты. А в фаворе — звери, и
Осталось встать и крикнуть: Боже правый…
Я — гражданин исчезнувшей Империи.
Я — патриот поверженной Державы…

Цинковые журавли

Небо на Кавказе — густо-синее…
Отгремели грозами бои,
Синеву привычно ранят крыльями
Цинковые птицы-журавли.

Им лететь — в последний раз по солнышку
Да тянуть серебряную нить,
Прежде, чем в оструганных суденышках
Навсегда — улечься под гранит.

Все равно. Командовали ль ротами?
Только ль притирались к сапогам?
Равноправно-серые «двухсотые»
Развезет «тюльпан» по адресам.

…Жидкий строй «кузнечиков» на кладбище.
Речь. Прощальный треск очередей.
Жить отныне — в памяти товарищей
Да в сердцах и снах родных людей.

А на дискотеках — их ровесники
(Искренне считаются — ДЕТЬМИ)
Обсуждают девочек и песенки —
Хорошо живется молодым…

…На перроне станции «бессмертие»
Каптенармус-ангел примет цинк,
Выдаст крылья — белыми конвертами,
И к «парадке» — золоченый нимб.

Вечно молодые. Вечно — сильные.
Им бы жить — на взлете полегли…
На прощанье — нам качают крыльями
Цинковые птицы-журавли.

…но не сдаюсь