17 метров. Паровая машина. Население — свыше миллиарда человек.
Дальше продолжать и легче, и труднее: события все изученней, но и все многочисленней. На последних метрax 60-километровой дистанции все ярче разгорается электрический свет, все громче ревут моторы, поднимаются в воздух самолеты, стартуют в космос ракеты. А последние кадры нашей воображаемой кинокартины так насыщены событиями, что их не втиснуть в ленту, в множество лент, даже если воспользоваться средствами полиэкрана, циркорамы… Это наше сегодня. А завтра? Видеть будущее помогает прогностика, а делать его — плановость.
— Но можно ли «делать будущее», если речь идет о численности и структуре населения? Способно ли прогнозирование в этом случае помочь планированию? Вот, например, рождаемость. Кто властен над нею? Между тем ее понижение ведет к постарению общества. Повышение же ускоряет рост населения.
— Эти демографические процессы характеризуются известной самостоятельностью, но их независимость относительна, не абсолютна. Скажем, динамика рождаемости зависит от социально- экономических условий, аони управляемы. И если в будущем потребуется ее урегулировать, то здесь поможет высокая сознательность, свойственная людям коммунистического общества. Социализм уже доказал на практике разрешимость многих социальных проблем, которые были и остались неразрешимыми при капитализме.
«Он присоединился к большинству», — гласит одна из знаменитых древних эпитафий. Говорят, ею как-то предложили украсить могилу человека, всю свою жизнь старавшегося примкнуть к той стороне, которая оказывалась наиболее многочисленной. Текст сочли неприемлемым, хотя он верен для любого усопшего.
Да, людей здравствующих доныне меньше, чем живших до них во все времена. «Но может оказаться больше!» — ужасаются сами и стращают других социологи-пессимисты. Дескать, к 80 миллиардам уснувших навеки ежегодно прибавляется лишь 50 миллионов, а к нескольким миллиардам живых — 130 миллионов. И этот приток нарастает якобы неудержимо. Демографический взрыв своей неуправляемостью пострашнее термоядерного…
«Он присоединился к большинству». Эта эпитафия украсила бы могилу любого такого прорицателя, ибо он так или иначе примыкал к наиболее многочисленной стороне среди коллег — по давней традиции буржуазной социологии. Что же за мрачными «гороскопами», составленными не для человека, а для человечества?
В книге П. Лафарга «Экономический детерминизм К. Маркса» есть такие слова: «Идеи прогресса и эволюции имели чрезвычайный успех в течение первых лет XIX века, когда буржуазия была еще опьянена своей политической победой и поразительным ростом своих экономических богатств… Появление пролетариата на политической арене Англии и Франции породило в душе буржуазии беспокойство за вечность ее социального господства — и прогресс потерял в ее глазах свое очарование».
Этот пессимизм усиливали победы социалистических революций — сначала в России, а затем и в другик странах. Однако с недавних пор представители развиваемой на Западе футурологии (буквально — «учение о будущем») все чаще надевают розовые очки вместо черных. Что же случилось?
Успехи в области вычислительной техники и математической экономики открыли новые перспективы перед планированием. Говорить о нем стало модой даже для тех буржуазных теоретиков и практиков, которые всего лет 15 назад и упоминать-то стыдились это «советское изобретение». Убедившись в его эффективности, телохранители отживающей системы надеются, что планирование вкупе с прогнозированием послужит для нее лекарством от старческого маразма, позволит урегулировать социальные процессы, которые слыли неуправляемыми при капитализме.
Нынешний научно-технический переворот сулит радикальные преобразования во всех сферах жизни, включая производственную. И он-де сам по себе, словно некий эликсир молодости и долголетия, способен переродить дряхлую капиталистическую систему.
Волшебный фонарь футурологии рисует захватывающие перспективы новых открытий и изобретений. Они кажутся фантастичными, хотя «конструируются» по «проектам» ученых и инженеров. И лишь несколько тучек омрачает светлый горизонт — ограниченность ресурсов, демографический взрыв в «третьем мире», постарение населения в развитых странах… А в остальном хоть тоже не все о'кэй, однако научно- техническая революция не только ставит проблемы, но и решает их!
Что ж, вглядимся в этот многоцветный спектр желаемого через оптику реального, освобожденную от радужных искажений демографической корректировкой.
Будущие открытия и изобретения, на которые всегда уповают перед лицом тех или иных трудностей, — не манна небесная. Чтобы древо знаний плодоносило обильно, нужно непрестанно и заботливо ухаживать за ним, выделяя все новые средства, привлекая все новых садовников, без чего немыслимо его процветание. Между тем именно здесь, в развитии производительных сил науки и техники, общество может столкнуться с целым рядом проблем. И не в каком-то далеком-далеком будущем, а уже в ближайшие десятилетия.
Наука и ее «сфера обслуживания» пополняются новыми кадрами быстрее, чем промышленность, сельское хозяйство или, скажем, здравоохранение. Население в целом отстает по темпам роста еще больше. Если продолжить эту тенденцию в будущее, то получится, что довольно скоро всем без исключения нашим внукам и правнукам — от грудных младенцев до немощных старцев — придется стать учеными. Абсурд!
Значит, уже сейчас пора поразмыслить над проблемой производительных сил. Подумать о будущем науки — непосредственной производительной силы общества. О том, как улучшить систему образования. Как выявлять склонности и дарования, чтобы ни один талант не остался «зарытым в землю». И нельзя ли вскрыть еще не использованные интеллектуальные резервы человеческого мозга? Можно ли поднять на более высокий уровень организацию «индустрии идей», эффективность труда ученых? С тем, чтобы количественным ограничениям противопоставить качественные усовершенствования.
Социальные проблемы переплетаются с экономическими. Затраты на науку и технику тоже не могут бесконечно опережать расходы на все прочие сферы человеческой деятельности — иначе не останется средств на другие цели. Но ограничение ассигнований с еще большей остротой поставит проблему выбора. Области исследований многочисленны, и каждая по-своему перспективна. Однако на все денег не хватит даже у самой богатой державы. Как лучше распределить капиталовложения? Что чему предпочесть?
От того, насколько правильно удастся предопределить наиболее разумные линии дальнейшего развития, зависят судьбы общества — ведь будущее закладывается в настоящем!
Ясно, какое значение приобретает в создавшихся условиях дальновидное управление научно- техническим прогрессом, позволяющее заблаговременно избежать диспропорций между отдельными его слагаемыми, свести на нет возможные издержки.
Мы живем в обществе, которое впервые в истории сделало реальностью единое общегосударственное планирование — как социально-экономическое, так и научно-техническое. И нас не пугает «демония» кривых, изображающих «безудержные» темпы роста и якобы фатально предопределяющих грядущий хаос. При социализме нет и быть не может той неуправляемости общественных процессов, из-за которой не раз ввергался в кризисы капитализм с его свободным, «кто во что горазд», предпринимательством, межфирменной конкуренцией, рыночной стихией.
Никакие успехи науки и техники не устранят эту анархию, внутренне присущую буржуазному обществу, где производственные отношения тормозят развитие производительных сил. Плановость в таких условиях не более чем иллюзия. В нее не очень-то верят и на Западе. Но почему-то распространяют на все народы это бессилие обратить разум против стихии. Так появляются леденящие душу «гороскопы» для всего человечества.
Особое место отводится демографическому взрыву, который-де пострашнее термоядерных. Те, мол, еще можно как-то предотвратить, а этот неизбежен. Ибо не поддается якобы никакому контролю. Вполне реальны надежды сделать управляемым слияние атомных ядер, чтобы начинять ими не водородные бомбы,
