развитии сердца, других внутренних органов. Из детей, родившихся с такими пороками, только 1 процент доживает до 10 лет и более (до года — 10 процентов). Подобные дефекты присущи человеку изначально и наводят на мысль о роковой предопределенности трагического исхода для тех, на кого укажет «перст судьбы».
Враг страшен, и покамест не всегда удается его побороть. Но значит ли это, что он непобедим? Разумеется, нет. Крупнейший советский клиницист-невропатолог, действительный член АМН СССР С. Давиденков не уставал повторять: недостаточно успешное врачевание многих наследственых болезней объясняется отнюдь не их неизлечимостью, а всего лишь их неизученностью, которая преодолима. Это подтверждается многими примерами.
Есть такая болезнь — фенилкетонурия. Очень тяжелая: врожденные неправильности в обмене веществ ведут к накоплению в организме соединений, которые в избытке вредны для нервных клеток и, действуя на мозг, вызывают у ребенка прогрессирующее слабоумие. Перед нами самоотравление, «написанное на роду». Мыелимо ли здесь какое-либо противоядие? Да, оно уже найдено. И довольно простое: особая диета.
Прогресс генетики помог медицине наладить раннюю диагностику наследственных недугов, чтобы начать своевременное их лечение. Оно уже во многих случаях ве-дет к успеху.
Скептики, однако, не унимаются.
Дескать, прогресс медицины ведет к сохранению вредных генов, которые прежде уничтожались неким естественным отбором. Допустим, что так. Но их распространение идет настолько медленно, что ощутимый эффект может сказаться лишь через тысячелетия. Между тем, по прогнозам известного английского биологе Дж. Холдейна, «уже через несколько столетий мы будем располагать методами борьбы с этим явлением».
А пока главная профилактическая мера такова — планомерно оздоровлять условия существования, выяснять и устранять причины мутаций — «опечаток», которые вкрадываются в генетическую программу.
И все же пессимисты продолжают пророчить человечеству ухудшение его генофонда, которое якобы фатально неотвратимо. Особое место здесь отводится «растущей угрозе» межрасовых браков, когорые все многочисленней в нынешних условиях, когда рушатся былые национальные перегородки, когда укрепляются и расширяются контакты между народами. Но оправданы ли эти мрачные гороскопы?
Утверждение, будто «расовое смешение вредно», профессор Холдейн относил к «широко распространенным предрассудкам и заблуждениям», которые он подверг аргументированной критике.
А каково мнение советских специалистов?
— Думаю, такой опасности нет, — заявил в интервью журналу «Наука и жизнь» профессор Ю. Вельтищев, директор Московского научно-исследовательского института педиатрии и детской хирургии Министерства здравоохранения РСФСР, отвечая на вопрос: грозит ли человечеству ухудшение генофонда? — И прежде всего потому, что неуклонно растет численность населения. Именно в этом буржуазные ученые видят угрозу эволюции человека. У нас противоположная точка зрения. Развитие транспорта, связи сокращает расстояния и благоприятствует гетерозису — смешению генетического фонда благодаря тому, что в брак вступают люди различных популяций. Несходство их наследственных программ обеспечивает возможность бесконечного комбинирования генов, что улучшает генофонд. Ибо нет ничего опаснее, чем кровное родство отца и матери.
Подобные высказывания интересны для нас не только сами по себе. Они интересны еще и тем, что наглядно демонстрируют, сколь важен союз самых разных наук в решении актуальнейших задач.
Именно такой — комплексный — подход позволяет обосновать серьезные возражения Странскому. Все говорит за то, что 3-процентный уровень младенческой смертности — не «роковой» предел ее снижения. Учитывая уже имеющийся опыт ее падения до 1,5 процента, нынешние демографы ратуют за еще меньшую цифру. Например, 1,3 процента для СССР — по прогнозам на 2000 год, когда предполагается устранить грозящие грудным детям инфекции, пневмонии, болезни пищеварительных органов. Это вполне реально. Но и это не предел.
— Итак, сдвиги в борьбе со смертностью тем заметнее, чем моложе поколение, к которому они относятся. Выходит, здравоохранение заботилось прежде всего о «привилегированном классе» — о детях, особенно младенцах?
— Да, но отнюдь не за счет внимания к другим возрастным категориям.
— А может быть, напротив, человеку нужна тем большая опека медицины, чем дальше тепличный мирок колыбели и нянек, чем ближе пора самостоятельности, беспокойный мир поисков и дерзаний, нервных и физических перегрузок?
— Многие почему-то думают: чем человек старше, тем беззащитней он перед смертью, особенно в пору «тревожной молодости». Но верно ли это?
Мы уже знаем: потери поколения (мужского) в первом десятилетии после рождения — менее 7 процентов. А во втором? Казалось бы, они должны увеличиться. Действительно, речь идет о самой динамичной поре развития, но прежде всего физического, опережающего интеллектуальное и нравственное формирование личности. Не за горами совершеннолетие, а для многих — конец иждивенчества, начало трудовой деятельности.
Вчерашние пай-мальчики, щеголявшие в коротких штанишках за ручку с мамой-папой, под неослабным надзором воспитателей, становятся все более независимыми, бойкими, ищущими любой повод для самовыражения, готовыми на все вопреки мелочной опеке старших, порой даже на инфантильно- безрассудные проделки, которые сами считают «безумством храбрых». «Переломный возраст — самый опасный», — вздыхают родители и учителя, не скрывая своей тревоги за здоровье и жизнь «этих сорвиголов».
Хорошая вещь интуиция! Но если полагаться только на нее, можно попасть и впросак. Даже в вопросах жизни и смерти, где мы, взрослые, столь часто мним себя знатоками, которым якобы ни к чему какая-то там демографическая «цифирь».
Что же говорит таблица? Второй 10-летний этап завершают 92 244 человека, но уже не из 100 000, а из 93 425. Иными словами, почти 99 процентов. Убыль — один из сотни. Это в семь раз меньше, чем на первом этапе той же длительности. Но почему?
Понятно, что наши «марафонцы» не просто взрослеют — они становятся все крепче, опытней. Но тогда, значит, на третьем десятке, когда любой из них уже не мальчик, но муж, человек куда более зрелый умственно и физически, горизонты и подавно безоблачные?
Опять-таки не стоит искушать нашу житейскую многоопытность, если под руками строгие данные статистики.
На третьем этапе людские потери снова больше: 2–3 процента. (Из 92 244 20-летних мужчин свое 30 -летие встречают лишь 89 845 человек, то есть 97–98 процентов.) Но и здесь потери гораздо ниже, чем на первом. В два с лишним раза. А на четвертом?
Интересно: здесь начинается своеобразный перевал, который еще древние греки характеризовали словом «акме» («вершина»). Советский писатель и ученый И. Ефремов говорил, что человек как личность сформировывается годам к 40, когда «устанавливается счастливое равновесие между эмоциями и разумом».
Увы, на этом этапе доля выбывающих с дистанции тоже возрастает — до 4 процентов. Но и здесь она по-прежнему заметно меньше, чем на первом. Лишь на пятом этапе она сравнивается с исходной: 6–7 процентов. На шестом приближается к 14, на седьмом — к 27, на восьмом — к 52 процентам…
Попробуем, однако, взять деления помельче — годы вместо десятилетий.
