какие посулы не сдвинулся бы с места.
— Вы что, суки? Забыли, как в говне ползали? А? Напомнить? Ну, че припухли?
— А в ответ тишина! — констатировал Валерка.
— Тебе же, ур-род, я в следующий раз печень вырву! Т-тварь…
Сержант стоял, прислонившись к спинкам двухъярусных коек, и было видно, как вверх-вниз конвульсивно дергаются его коленные чашечки.
Уже в палатке третьего взвода Гора раздраженно сказал:
— Саша… Я тебе в последний раз объясняю, что никто, понимаешь — никто, не может тебя тронуть, а тем более припахать. Ты можешь выполнять распоряжения только тех сержантов, которые живут в этой палатке. Я что, не ясно в первый раз объяснил? Что молчишь?.. Ладно, вали, давай…
Минут через пять к Саше подошел Матаич и, похлопав по плечу. Участливо сказал:
— Не обращай внимания, у него все и всегда обязательно — в последний раз.
После этого случая все, похоже, забыли, что Саша — салабон. Особенно остро он это чувствовал, наблюдая за жизнью попавших в другие подразделения своих бывших однокашников по учебке. Даже по сравнению с ребятами из первых двух взводов его же роты он жил как старослужащий.
За первую неделю Саша успел немного сойтись с остальными сослуживцами и особенно близко с Матаичем. Однажды, заступив в наряд, он почти два часа проболтал в курилке с Горой. Именно после того разговора он вновь ощутил себя полноценным человеком.
В тот вечер Гора поведал ему о событиях полугодовой давности, и Саша поразился, как похожи были их ощущения на первых порах службы. Но еще больше он поразился тому, как Гора вел себя на этих первых порах. Он чувствовал себя человеком с самого начала и дал это почувствовать другим, дембелям и сержантам. И уж никто, по крайней мере, не мог заставить его подшивать чужой воротничок.
Но самое удивительное заключалось в том, что таких людей, как Гора, было сразу пятеро, да еще в одном месте и в одно время.
Саша как бы собрал их всех в одно обобщенное лицо и воплотил в Горе, который теперь, не подозревая о происшедшей с ним метаморфозе, как на экскурсии, дремал в трех метрах впереди, а Саша, подобно взведенной пружине, напряженно сжимал в руках приклад своего ПК и готов был по первому, самому неуловимому знаку ринуться вперед и закрыть собственным телом своего первого настоящего друга.
Глава 8
По прошествии начального дня операции огромная колонна бронетехники без особых приключений перевалила Гузык-Даринский перевал и веером разошлась по урочищу Аргу. За сутки произошло только одно ЧП.
Один из проводивших машины разведроты саперов наступил на противопехотную мину и ему оторвало полстопы. Второму, шедшему с миноискателем позади, повезло еще меньше: кроме контузии и ожогов лица осколками, каменными брызгами и частицами стекол от собственных же очков ему начисто высекло оба глаза. К счастью, рядом находился офицер медслужбы, и парня удалось спасти от болевого шока — самого страшного врага и основной причины гибели большинства раненых.
Разойдясь на дальность видимости, подразделения остановились на ночлег. Дав своему заму, сержанту Метели ряд указаний и прихватив с собой, на всякий случай Гору, Пономарев отправился за три километра к машине комбата. Поскольку совещание вполне могло затянуться до полуночи, замкомвзводу был отдан приказ отбить взвод по системе «один-один». Сие означало, что, вырыв по сторонам образованного машинами взвода треугольника двойные окопы для стрельбы лежа (служившие, в основном, кроватями, где, чтобы не замерзнуть, спали парами), пехота ложилась на ночлег таким образом, что, пока одна двойка отдыхала, вторая стояла на часах. Обычно делили ночь пополам, но если сильно уставали, то дежурили по часу или даже по полчаса.
В отсутствии Горы обязанности шефа принял Братусь. Подозвав Сашу, он поставил боевую задачу:
— Ото так, дытынка. Зараз рой ось отсюда и ось досюда, на лопату. Поняв? Гора прыйдэ, тут спаты ляжэ, а я пишов у сто сорок дэвьяту.
— А что, он не будет в машине спать?
— Вин? Та ни за що! Обождь, нэ суетысь, слухай сюды. Потом пийдэш до Шурика, вин тоби скажэ, колы стоятымо. Поняв? — И, как сухую ветку, подхватив свой ПК, он, словно огромный неуклюжий медведь, полез на броню.
Взводный вернулся часа через два. Вокруг него сразу же образовалась кучка из сержантов и дедов, и они вполголоса о чем-то заговорили. Стоявший на посту рядом Саша слышал лишь обрывки фраз: «С рассветом на броню, двадцать девять километров по полям и блокируем (какое-то чудное название местного населенного пункта)»; «Ну да! Разведка на шмон, а мы им очко прикрывай!»; «Потом в (следующее неудобоваримое название) и поднимаемся на машинах на перевал»; «А если броня не залезет?»; «Пешком пойдешь!»; «Вот уроды — чтоб они всрались!»; «Им оружие подавай…»; «Правильно, так и сказали — без трофеев не возвращаться…»; «Гора, ты за своим присматривай. И ты, Валера, туркмена — ни на шаг… Все, хорош языками молоть! Тяжелый день завтра…» Докуривая на ходу, они, словно призраки, растворились в темноте.
Пока Саша пытался переварить услышанное, ему кто-то мягко положил на плечо руку. Внутри все оборвалось и куда-то вниз живота рухнуло.
— Если к тебе так взводный подойдет. Ты точно «духом» станешь. И я вместе с тобой. — Гора был чересчур спокоен и как-то подозрительно неестественно расслаблен.
— Ну, ты как, военный?
— Нормально! Интересно все так, необычно! — приходя в себя от испуга, наигранно бойко ответил подопечный.
— Да, очень… Слушай, Саша, говоря по правде, мне эта параша совсем не нравится. Так что, ты от меня не отходи ни на секунду. Угу?
— Да, да, конечно!
— Первая и последняя заповедь молодого бойца… Помнишь?
— Помню.
— Давай…
— Что бы ни произошло — вначале падать, потом хватать пулемет. Потом думать! — как стихотворение отбарабанил Саша.
— Умница. Теперь поставь свой ПК на предохранитель и без нужды больше не снимать. Я, кажется, тебе уже несколько раз говорил. Все. На горшок и спать.
— А вы… Ты? — Мальчику, выросшему в семье педагогов, было сложно обращаться на «ты» к людям, которых он ставил выше себя. Гора хмыкнул:
— Иди, давай. Снимешь с моего вещмешка плащ-палатку — укройся, а свою под себя положишь. — И язвительно добавил: — Только смотри, не перепутай!
Ему казалось, что он лег мгновение назад, как вдруг что-то ощутимо ударило в бронежилет. Подскочив, Саша уловил какую-то суету и приглушенные голоса. Было совершенно темно. Еще не вполне проснувшись, он понял, что это подъем, и в кромешной, усугубленной туманом темноте начал лихорадочно собирать вещи. Довольно быстро сложил плащ-палатки, подхватил в одну руку два вещмешка, в другую — пока еще непривычно тяжелый, неудобный ПК и неловко побежал к темному пятну своей машины.
Со второй попытки, вскарабкавшись на борт, Саша устроился на броне и, зябко зажимаясь от поднявшегося ветра, стал ждать. Увидев копошащегося в десанте Тортиллу, попросил сигарету. Гора сказал, что разрешит курить на операциях только в том случае, если убедится, что тот не «сдохнет» на первом же переходе, и в рейд сигарет так и не дал. Спички упрямо тухли на сильном ветру. Намаявшись, он плюнул, подкурил от чужого бычка и заодно поинтересовался:
