Он закусил нижнюю губу на мгновение… Его сходство с Некопта все еще внушало мне неясное беспокойство.
– Чтобы войти в великую пирамиду, необходимо совершить обряд, к ней приходят в процессии, вознося молитвы и совершая жертвоприношения. На подготовку потребуются дни и даже недели.
– Есть ли способ попасть внутрь, избежав подобных церемоний?
Он медленно кивнул:
– Есть, если тебе угодно.
– Я действительно желаю этого.
Соглашаясь, Гетепамон склонил голову.
– Нам придется подождать до захода солнца, – ответил он.
Весь день мы провели, пытаясь добиться взаимного доверия. Наконец я перестал опасаться, что сижу перед Некопта, а Гетепамон стал держаться свободнее в присутствии переодетого бога. Он показал мне просторный храм Амона, где огромные колонны в зале высотой превосходили самые высокие из виденных мной, а на камнях стен были выбиты картины, изображавшие сотворение мира и потоп, встречи богов и людей. Убедиться в том, что передо мной близнец Некопта, а не он сам, помогла дурацкая привычка жреца – все время жевать небольшие темные орешки, от которых на зубах его постоянно оставалась шелуха. Он держал орехи в небольшом мешочке, привязанном к поясу, перетягивавшему объемистое чрево; жрец периодически запускал в этот мешочек руки.
При всех недостатках, Некопта не имел подобной скверной привычки.
От Гетепамона я узнал историю Осириса и его возлюбленной жены и сестры Асет, которую ахейцы называли Исидой. Осирис спустился в потусторонний мир и вернулся с Асет. Безумная любовь! И теперь египтяне усматривали явление воли Осириса в заходе солнца по прошествии дня и в смене времен года: за смертью неизбежно наступала новая жизнь.
Я умирал множество раз, и каждый раз лишь для того, чтобы вновь возродиться. Неужели я смогу вернуть жизнь Афине? Легенда умалчивала о ее смерти.
– Перед тобой лишь лики, а не портреты богов, – сообщил Гетепамон, пока мы разглядывали колоссальный каменный барельеф, вырезанный в стене главного храма. Голос его отдавался эхом в огромном тенистом зале. – Ты видишь образы, а не истинные черты.
Я кивал, разглядывая невозмутимые лица богов, а рядом с ними маленькие изображения давно усопших царей.
Жрец наклонился ко мне, так что я ощутил, как пахнуло орехами, и шепнул конфиденциально:
– Некоторые лики богов на самом деле списаны с лиц царей. Сегодня мы считаем это богохульством, но в прежние времена люди верили, что цари и являются богами.
– Так, значит, теперь люди так не думают? – спросил я.
Он затряс многочисленными подбородками:
– Царь является представителем бога на земле, посредником между богами и людьми. Он становится богом, когда умирает и уходит в следующий мир.
– Почему твой брат хочет, чтобы ты ему покорился? – спросил я вдруг резко, без предисловий.
– Мой брат… Что ты сказал?
Достав из-за пояса кольцо с сердоликом, данное мне Некопта, я показал его жрецу:
– Он велел мне доставить в столицу. Сомневаюсь, чтобы он просто соскучился по тебе.
Лицо Гетепамона побледнело. Голос его надломился:
– Он… приказал тебе…
Я добавил:
– Он твердит царю, что ты пытаешься возродить ересь Эхнатона.
Мне показалось, что жрец вот-вот рухнет бесформенной грудой жира прямо на каменный пол храма.
– Но это же неправда! Я предан Амону и всем богам!
– Некопта видит в тебе угрозу, – заметил я.
– Он хочет сделать культ Пта главным; тогда он станет самым могущественным человеком во всем царстве.
– Да, видимо, так. – Я ничего не сказал ему о царевиче Арамсете.
– Он всегда плохо относился ко мне, – расстроенно пробормотал Гетепамон. – Однако никогда бы не подумал, что он ненавидит меня настолько, чтобы желать… отделаться от меня. Он очень жесток. Когда мы были маленькими, он наслаждался, причиняя боль остальным.
– Он управляет царем.
Гетепамон стиснул свои пухлые руки.
– Тогда я обречен. Я не могу рассчитывать на его милосердие. – Он оглядел огромный пустой храм, словно надеясь добиться помощи от каменных изображений богов. – Все жрецы Амона погибнут от его меча. Он не позволит ни одному из нас бросить вызов Пта и себе самому.
Жрец не просто растерялся, он паниковал. Видно было, что Гетепамон – не честолюбив и не лишен совести. Я не знал, как он сделался жрецом Амона, однако нетрудно было сообразить, что мой новый знакомый не обладал политической властью и не имел стремления к ней.
