Возле очага сидели три женщины, стройные и молодые, в скромных серых платьях без рукавов и разглядывали нас большими темными глазами. На треножниках над очагом стояли железные и медные горшки, из которых тянулись тонкие струйки пара. Пахло мясом и чесноком.
Сам Ахиллес восседал на широкой кушетке у дальней стены хижины, спиной к великолепному гобелену, на котором кто-то запечатлел кровавую битву. Ложе его стояло на возвышении подобно царскому трону. Увидев великого воина, я удивился. Передо мной сидел не гигант с мощным телом, подобный Аяксу. Не походил он и на могучего Одиссея. Ахиллес оказался невысоким юношей, почти мальчишкой, на его тонких обнаженных ногах и руках не было даже волос. Подбородок он выбривал дочиста, а серебряная цепочка на лбу удерживала колечки длинных черных волос. Великолепную тунику из белого шелка с пурпурным узором по подолу перехватывал пояс из сцепленных золотых полумесяцев.
На первый взгляд казалось, что Ахиллес безоружен, однако возле него к ковру прислонили с полдюжины длинных копий таким образом, чтобы он легко мог дотянуться.
Но более всего потрясало его лицо: уродливое почти до гротеска. Сверкали бусинки глаз, губы кривились в оскале, нос изгибался крючком, кожу изрыли оспины и прыщи. В правой руке Ахиллес держал усеянную самоцветами чашу с вином; скорее всего царевич уже успел как следует к ней приложиться.
Возле ног его восседал молодой человек удивительной красоты, не смотревший ни на кого, кроме Ахиллеса. Патрокл – я понял это без слов. Крупные завитки его волос отливали рыжиной, что делало его непохожим на черноволосых греков. Я подумал даже, не красит ли он волосы. Подобно Ахиллесу, Патрокл не носил бороды. Впрочем, он явно был слишком молод и еще не имел потребности бриться. Возле него стоял золотой кубок с вином.
Я вновь взглянул на Ахиллеса и понял, какие демоны сделали его величайшим воином своего времени. Маленький уродливый мальчик, рожденный, чтобы быть царем, чтобы править, и вместе с тем обреченный оставаться вечным объектом для шуток и слушать наглые смешки за спиной. Юноша научился внутренним огнем гасить смех, утихомиривать любых насмешников. Его тонкие руки и ноги были тверды как сталь, в глазах не мелькало ни искры смеха. На мой взгляд, этот юноша, без сомнения, способен одолеть Одиссея или могучего Аякса одной только силой воли.
– Приветствую тебя, хитроумный Одиссей, – сказал он ровным чистым тенором, в котором слышалась легкая насмешка. – И тебя, могучий Аякс, царь Саламина и вождь ахейского войска. – Затем голос его смягчился. – И тебя, Феникс, мой любимый учитель.
Я взглянул на старика. Тот склонился перед Ахиллесом, но взор свой обратил к прекрасному Патроклу.
– Мы принесли тебе приветствие, царевич Ахиллес, – сказал Одиссей, – от Агамемнона, великого царя.
– От нарушителя своего слова, хотите сказать, – отрезал Ахиллес. – От Агамемнона – похитителя собственных даров.
– Он наш великий царь, – сказал Одиссей. По тону его можно было понять, что все по горло сыты Агамемноном, но, увы, с ним приходится ладить.
– Да, это так, – согласился Ахиллес. – Его любит и отец наш Зевс, я уверен.
Итак, становилось ясно, что переговоры предстоят нелегкие.
– Возможно, наши гости голодны, – негромко предположил Патрокл.
Ахиллес взлохматил его кудрявые волосы:
– Заботливый ты наш…
Он предложил нам сесть и приказал служанкам накормить гостей и принести чаши с вином. Одиссей, Аякс и Феникс сели на ложа, расположенные возле возвышения, на котором разместился Ахиллес. Патрокл наполнил чаши из золотого кувшина, мы смиренно уселись на полу у входа. Женщины передавали нам блюда с вареной ягнятиной, перемешанной с луком, и наполняли чаши вином, подслащенным медом и приправленным пряностями.
После того как чаши завершили круг и все вежливо похвалили вино, Ахиллес проговорил:
– Дошло до меня, что могучий Агамемнон рыдал сегодня как женщина. Не правда ли, он слезлив?
Одиссей чуть нахмурился:
– Великого царя сегодня ранили. Трусливый троянский лучник поразил его в правое плечо.
– Плохо, – проговорил Ахиллес. – Вижу, что и ты сегодня не избежал раны. Однако неужели она заставила тебя рыдать?
Аякс взорвался:
– Ахиллес, если Агамемнон плачет, то не от боли и не от страха. От позора! Потому что троянцы сумели осадить наш лагерь. Потому что наш лучший воин сидит на мягком ложе, пока Гектор со своими воинами убивает его друзей.
– В позоре этом виноват сам Агамемнон! – закричал в ответ Ахиллес. – Он ограбил меня! Он обошелся со мной как с рабом или того хуже. Он зовет себя великим царем, но ведет себя как вор и содержатель притона!
Разговор оказался долгим. Ахиллеса разъярило то, что Агамемнон отобрал у него доставшуюся при разделе добычи пленницу. И уверял всех, что, пока он воевал, царь трусливо отсиживался в тылу, но после битвы забрал себе самые лучшие трофеи и даже отнял у него, Ахиллеса, то, что принадлежало ему по праву.
– Я взял штурмом больше городов и доставил ахейцам больше пленников и добычи, чем любой из мужей, здесь сидящих, и никто из вас не может этого опровергнуть, – горячо утверждал он. – Но толстозадый Агамемнон захотел отобрать честно заслуженную мною награду, а все вы позволяете ему так поступить. Неужели никто не мог защитить меня на совете? Или вы думаете, что я в долгу перед кем-нибудь из вас? Почему должен я проливать за вас кровь, если вы не хотите защитить меня даже словом?
Патрокл попытался утихомирить его, но безуспешно:
– Ахиллес, эти мужи не враги тебе. Они пришли сюда мириться. Хозяин не должен кричать на
