Я закрыл глаза и собрал воедино всю свою волю, стремясь увидеть их снова, завязать разговор. Но я лишь перенапряг мышцы, отчего спина и шея начали болеть, и большую часть ночи я не мог уснуть.
На следующее утро мы обнаружили брод и, перебравшись через реку, направились к морю.
Уже далеко за полдень мы увидели над холмом могучие стены Трои. Шатры троянцев исчезли с равнины. Все истоптанное поле между лагерем ахейцев и стенами Трои усеивали разбитые колесницы, остатки шатров. Под палящими лучами солнца облаченные в черное женщины и полуобнаженные рабы медленно и скорбно ходили от тела к телу среди сотен раздетых трупов. В воздухе настойчиво кружили коршуны. Повсюду лежали трупы людей и животных.
«Свирепая битва», – подумал я.
Но корабли ахейцев, как и прежде, стояли вдоль берега, и их черные корпуса остались невредимы, огонь не тронул ни один из них. Итак, Агамемнон, Одиссей и все остальные сдержали натиск Гектора.
Политос смотрел на поле битвы затуманенными от слез глазами. Лукка и другие воины-хетты озирали следы побоища со спокойствием профессионалов.
– Вот и Троя, – сказал Лукка, показывая на противоположный берег.
– Да, – согласился я.
Он оценивающе смотрел на высокие стены, которые не так-то легко и одолеть.
– А реально ли это вообще? – Лукка мрачно усмехнулся. – Впрочем, если пали даже великие стены Хаттусаса, можно взять и этот город.
Мы подождали в тени прибрежных деревьев, пока Политос вместе с одним из воинов-хеттов, выловив из реки маленькую камышовую лодочку, поплыли в ней к лагерю ахейцев. Я приказал Политосу донести обо всем только Одиссею.
Прошел час… За ним другой. Море тихо блестело под солнцем, полдень выдался спокойный и жаркий. Наконец от берега в нашу сторону плавно скользнула галера, украшенная головой дельфина; весла ее ритмично вздымались. По грудь зайдя в прохладную воду, мы поднялись на военный корабль итакийцев.
Лукка настоял, чтобы я поднимался первым, а сам пошел замыкающим.
Политос стоял в носовой части судна. Протянув худые руки, он помог мне подняться на борт. Его бородатое лицо было угрюмо.
– Какие новости? – спросил я.
– Вчера произошла великая битва, – проговорил он.
– Вижу.
Он взял меня за локоть и отвел на корму, подальше от гребцов.
– Гектор и его братья прорвали оборону и ворвались в лагерь. Но и тогда Ахиллес отказался биться. Надев золотой панцирь своего господина, Патрокл повел мирмидонян в бой, и они отогнали ошеломленных троянцев из лагеря к самым стенам Трои.
– Наверное, решили, что Ахиллес действительно вышел на бой, – пробормотал я.
– Может, и так. Бог наполнил Патрокла боевой яростью. Все в лагере ахейцев считали, что он слишком нежен для того, чтобы быть ратником, но он прогнал троянцев к своим воротам и сразил не одну дюжину их воинов собственноручно.
Я прищурился, услышав про «дюжину». Война порождает массу легенд; а здесь, похоже, мифотворчество началось уже через сутки после боя.
– Но потом Боги обернулись против Патрокла, – со скорбью в голосе промолвил старый сказитель. – Гектор пронзил его своим копьем и снял золотые доспехи Ахиллеса с мертвеца.
Я ощутил, как мое лицо окаменело.
«Боги играют в свои игры, – подумал я. – Они подарили Патроклу мгновение славы и тут же потребовали плату за нее».
– И теперь Ахиллес рыдает и посыпает голову пеплом. Он клянется отомстить и Гектору, и всей Трое.
– Значит, он примет бой, – решил я, гадая, не подстроил ли это кто-нибудь из тех, кто противостоял Золотому богу; не они ли послали Патрокла на смерть, чтобы вернуть Ахиллеса на поле брани?
– Завтра утром, – сообщил мне Политос, – Ахиллес сойдется в единоборстве с Гектором. Так договорились через парламентеров, до этого битвы не будет.
Итак, поединок. Опытный боец Гектор, сохраняющий хладнокровие даже во время схватки. Ахиллес, вне сомнения, быстрее, хотя и меньше ростом; движет же им та самая ярость, что посылает людей на самые невероятные подвиги. Лишь один из них уйдет живым с поля боя. Я знал это.
Когда наше судно приблизилось к берегу, я услышал плач и причитания, доносившиеся из стана мирмидонян. Я знал, что этого требует этикет и Ахиллес приказал рыдать своим женщинам. Но с женскими голосами сплетались мужские, барабан отбивал медленный и скорбный ритм. В том конце лагеря пылал громадный костер, взметавший к небу дымные клубы черной сажи.
– Ахиллес оплакивает друга, – проговорил Политос.
Однако я видел, что его слегка смутили подобные излишества в проявлении скорби.
Но, невзирая на траур в стане мирмидонян, в лагере ахейцев царило оживление: все ждали поединка между Ахиллесом и Гектором едва ли не с радостью. Мужчины бились об заклад, прикидывали шансы, смеялись, шутили, словно предстоящая схватка не окончится кровью и смертью. В конце концов я понял, что они пытаются заглушить ощущаемый всеми ужас. Тем временем мирмидоняне скорбели, и от их стенаний по коже ползли мурашки. До меня дошло: все надеялись, что битва между двумя героями решит
