Я попытался забыть о предчувствии, усматривая в нем результат усталости и перенапряжения.
– А еще найди Лукку и пришли его ко мне! – крикнул я уже вслед старику, отправившемуся узнать, насколько серьезной оказалась рана.
Представ передо мной, воин-хетт не скрывал мрачного удовольствия. Он приветствовал меня, прижав кулак к груди.
– Ты видел битву? – поинтересовался я.
– Немного.
– И что же ты думаешь?
Он даже не пытался скрыть пренебрежения.
– Свалка подростков, передравшихся на городской площади.
– Но кровь лилась настоящая, – заметил я.
– Я знаю. Однако города не берут, штурмуя защищенные ворота.
Я согласился.
– Деревьев, что растут на том берегу, хватит на шесть осадных башен, а может, и больше, – проговорил Лукка.
– Начни строить одну. Как только великий царь увидит ее и поймет, что это такое, он немедленно решит воспользоваться представившейся возможностью.
– Я вышлю людей с первыми лучами солнца.
– Хорошо.
– Спокойной ночи, господин.
У меня едва не вырвался горький смешок. Ночь будет действительно спокойная. Но я справился с собой и вымолвил только:
– И тебе, Лукка.
Скоро вернулся Политос. Лицо его было печальным, даже умирающее пламя костра позволило заметить скорбь, гнездившуюся в его глазах.
– Какие новости? – спросил я, когда он опустился на землю возле моих ног.
– Мой господин, Ахиллес больше не воин, – отвечал Политос. – Стрела перебила пяточное сухожилие. Он никогда не сможет ходить без костыля.
Я стиснул зубы.
Политос потянулся к вину, помедлил, бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнул. Он плеснул себе побольше и разом осушил чашу.
– Итак, Ахиллес стал калекой, – проговорил я.
Вытирая рот тыльной стороной ладони, Политос вздохнул:
– Что ж, у себя во Фтии он сможет прожить долгую жизнь. А когда умрет его отец, станет царем и будет править всей Фессалией. Не так уж плохо, по-моему.
Я кивнул, соглашаясь, но усомнился в том, что Ахиллес смирится с судьбой калеки.
И словно в ответ на мои сомнения из стана мирмидонян раздались горестные крики. Я вскочил на ноги, Политос поднимался не столь резво.
– Господин мой Ахиллес! – вопил кто-то жалобным голосом. – Господин мой Ахиллес умер!
Я поглядел на Политоса.
– Неужели стрела оказалась отравленной? – вслух подумал он.
Швырнув чашу с вином, я бросился к мирмидонянам. Казалось, весь лагерь устремился туда: передо мной маячила широкая спина Одиссея, огромный Аякс длинными прыжками обгонял всех.
Вооруженные копьями воины-мирмидоняне отгоняли толпу от своего лагеря, пропуская только знать. Вместе с Одиссеем я миновал стражу. Менелай, Диомед, Нестор и почти все предводители ахейцев собрались перед хижиной Ахиллеса.
Явились все – кроме Агамемнона.
Мы прошли мимо рыдавших воинов и рвущих волосы женщин, которые царапали лица, вознося причитания к небесам.
Постель Ахиллеса на невысоком помосте в дальнем конце хижины превратили в смертный одр, на который и уложили молодого воина. Левая нога его была обмотана пропитанными целебными мазями повязками, а правая рука сжимала кинжал… Начинавшийся от левого уха свежий разрез на горле сочился кровью.
Невидящие глаза Ахиллеса были устремлены к обмазанным глиной доскам потолка, рот судорожно приоткрыт то ли в последней улыбке, то ли в гримасе боли.
Одиссей повернулся ко мне:
– Прикажи своим людям возводить осадную башню.
Я кивнул.
17
