– А что скажет твой господин, Царь Царей?
Он снова пожал плечами:
– Я служил ему, потому что так приказал мне мой государь. Он подарил меня властелину персов и велел разделять его удачу. Я вечный посланник и никогда не увижу своего дома.
– Итак, тебе безразлично, кто выиграет эту битву?
– Какая разница?.. Мы, люди, привязаны к колесу жизни. И все, кто завтра умрет, будут возвращаться к жизни снова и снова. Счастлив тот, кто навек ушел с колеса, слился с предельным 'ничто'.
Я остановил его прикосновением.
– Ты веришь в то, что люди проживают более одной жизни?
– О да. Мы воплощаемся в мире, полном страданий и боли, пока не обретем достаточной чистоты, позволяющей достигнуть нирваны.
– Нирваны? Что это такое?
– Ничто. Конец всех ощущений. Конец желаний и боли.
– Ты прав, я живу не первую жизнь.
– Как и все мы.
– Но я помню некоторые из них.
– Ты помнишь свои прошлые жизни? – Его большие влажные глаза расширились.
– Не все – лишь некоторые подробности.
– Это знак великой святости. Может быть, ты Бодисатва, святое существо?
– Нет, я создан быть воином, – ответил я с улыбкой. – Даже имя мое значит «Охотник». Я убийца, такова моя судьба.
– Но ты можешь вспомнить свои прошлые жизни, на это способен лишь Будда.
– Ты веришь в богов? – спросил я.
– Да, боги существуют, и демоны тоже.
Я кивнул, старые воспоминания шевельнулись в моей душе: некогда мне приходилось воевать с демонами.
Индус внимательно смотрел на меня.
– Расскажи мне об этом, Орион, это очень важно.
– Да, я согласен.
Небо сделалось светлым. Кони и люди уже зашевелились. Лагерь пробуждался.
– Но сначала будет битва, – сказал Кету. – Да будут боги благосклонны к тебе, Орион.
Я поблагодарил индуса. Пропела первая труба. Через час я должен был встать в строй.
15
Как и утверждал Кету, афиняне стояли на левом фланге, их ряды были как раз напротив нашего правого. По давней традиции, правый фланг войска всегда был сильнее, и у противника правое крыло занимали фиванцы со своим непобедимым Священным отрядом. Середину линии врага заполняли войска Коринфа и прочих городов, враждебных Филиппу. Демосфен, должно быть, уговорил полководцев: афиняне выбрали позицию так, чтобы почти наверняка оказаться против самого Филиппа. Или, быть может, они надеялись, что фиванцы, возглавляемые своим Священным отрядом, сомнут наш слабый фланг, а потом раздавят и все войско.
В противостоявшем нам войске не было конницы, однако линия бойцов занимала всю равнину – от крутого откоса холма, на котором высился Акрополь Херонеи, до болотистых земель возле реки. Итак, македонская конница не могла обойти их с флангов, один из которых упирался в увенчанный храмом Акрополь, другой – в болотистую равнину. Нам оставалось идти напролом.
Со спины Грома, нервно прядавшего ушами и фыркавшего, с левого края линии македонцев я видел лишь пелтастов. За ними лицом к нам стояли фиванцы – фалангой глубиной в двенадцать рядов. Священный отряд располагался справа, на краю пыльной равнины, полированные панцири воинов сверкали огнем под утренним солнцем, а копья торчали, словно бы смертоносный лес вырос над пыльной равниной.
Тяжелой конницей командовал Александр, восседавший на черном Буцефале впереди меня. Слева у реки держались наши легковооруженные всадники. Ожидая зова трубы, я вспомнил короткую речь Филиппа: царь обратился к своему войску менее часа назад, прежде чем начать последний совет с полководцами перед битвой. Со спины своего коня Филипп оглядел обе армии здоровым глазом.
– Ну, посмотрим, умеют ли воевать эти болтуны, – пошутил Антигон.
– Не рассчитывай на слабость врага, – проговорил Филипп. – Они набрали изрядное количество наемников.
– Конечно, – согласился Антипатр. – Но афинские гоплиты – в основном простые горожане, а не профессиональные воины.
– Эти горожане побеждали даже персов, – отозвался Парменион, обозревая афинские фаланги.
– Это было давным-давно, мой друг, – покачал головой Филипп. – Нынешние поколения не чета прежним.
– Да, это не воины, одни болтуны, – отвечал Антигон.
