И впрямь странно. Но мой отец имел привычку лгать.
Солгал он и насчет Алана Смита — я был в этом уверен. Когда я упомянул дурацкое прозвище Кош Чародей, я мог бы поклясться: отец его раньше уже слышал.
И самая главная улика — фотография в мобильном телефоне. На ней был мой отец в кресле- качалке — том самом, которое я совсем недавно видел у него на террасе. Значит, тот (или та), кто сделал фотографию, был (или была) у него в гостях, и отец прекрасно знал этого человека.
Это снова возвращало нас к Кошу и к недавно исчезнувшему мальчику по имени Шон Рамон- Родригес.
— Конни, я хочу, чтобы вы оказали мне еще одну услугу.
— Слушаюсь, шеф, — сказала она, с притворной готовностью отдавая честь.
Помолчав, я произнес:
— Извините. Мне, конечно, стоило добавить «пожалуйста».
— Благодарю, — сказала Конни, откидываясь на спинку сиденья. — Еще лет пятьдесят, и вы научитесь разговаривать с женщинами.
— Что, я и на работе такой грубиян?
— Еще хуже.
— Ну, спасибо.
— Так что там насчет услуги?
— Вы говорили мне о своих друзьях, с которыми общаетесь в Интернете — тех, что работают в Национальном центре по делам беспризорных детей. Мне хотелось бы навести у них кое-какие справки.
— Какие именно?
— Меня интересует любая информация о мальчике по имени Шон Рамон-Родригес.
Я кратко сообщил ей все, что знал: черный мальчик из бедной семьи, детский праздник в торговом центре в среду 3 августа, исчезновение, о котором не сразу сообщили в полицию, отсутствие улик, предположение о бегстве, не слишком большая заинтересованность полицейских в расследовании. Про Коша и его мобильник я не сказал, чтобы не пугать Конни сверх меры.
— Эта история как-то связана с вашим отцом? — спросила она.
Я смотрел на дорогу, не отвечая. Что я мог сказать? Что в семидесятые годы мой отец убил одного ребенка, а теперь, возможно, причастен к исчезновению другого?
— Я знаю лишь то, что Джорджу Денту нельзя доверять, — наконец сказал я.
Конни пожала плечами:
— Как вам угодно.
Мы добрались до Неаполя уже в сумерках. Когда слева и справа от дороги замелькали первые городские дома, мы встретили колонну уборочных грузовиков и мини-тракторов с лопатами, двигающихся в противоположную сторону, по направлению к Майами. По радио между тем сообщили, что очередной шторм принес разрушения. На данный момент ничего серьезного, опасаться урагана оснований нет — поскольку шторм сместился в сторону океана, — однако выбито множество стекол в окнах зданий в Брикелл Кей, а также на побережье. Вслед за этим прозвучал ряд заявлений от кандидатов на пост губернатора, причем каждый счел своим долгом заклеймить ныне действующие власти за их беспомощность и некомпетентность и предложить ряд необходимых, по собственному мнению, мер по ликвидации и предотвращению разрушений.
Я выключил радио.
Зачем моя жена приезжала к Джорджу Денту? Да еще и принимала столько мер предосторожности, чтобы скрыть это от меня? Что же такое важное им надо было сказать друг другу? Чем дольше я об этом думал, тем больше убеждался, что это был не простой визит вежливости. Была какая-то иная причина.
Причина, которая побудила Клэр взять с собой сына и скрыться, чтобы защитить его и себя.
Возможно, эта причина связана с убийством ребенка тридцатилетней давности и с недавним появлением Коша.
У меня снова появилось ощущение, что я анализирую симптомы некой болезни. Нечто постепенно пробуждалось, как ледяные лягушки после зимней спячки. Зло, древнее и могущественное, медленно поднималось из темных глубин на поверхность.
И приближалось ко мне.
Глава 30
Джордж Дент слушал удаляющийся шум машины, на которой уезжал его сын. Затем рухнул в кресло.
Он плакал, совершенно не стыдясь слез. Тоска захлестывала его, словно нарастающий прилив, заставляя его содрогаться всеми фибрами своего существа. Он чувствовал себя опустошенным. Полумертвым, как высохшее старое дерево.
Он соскользнул с кресла на пол и, упав на колени, согнулся пополам.
Он, всегда твердый как кремень, рыдал как девчонка.
Он обращался с безмолвной молитвой к фотографиям, покрывавшим стены его «храма», его жалкого убежища, его тюрьмы, которую он соорудил себе сам. В тот самый миг, когда его сын появился на пороге, вся надежность и вся уверенность разом исчезли.
Пол был его ребенком. Он ничего не мог с этим поделать.
Плотью от плоти…
Они не виделись и не разговаривали вот уже много лет, но Джордж наизусть помнил его любимые словечки. Его гримасы во сне. Его манеру улыбаться, когда на самом деле ему было грустно. Помнил каждый миг, проведенный рядом с ним, каждую ночь, когда он убаюкивал сына, качая на руках. Помнил, как терял голову из-за самой пустячной детской простуды, как успокаивал сына, когда тот просыпался от кошмара, как обещал, что всегда будет рядом и всегда его защитит от любой опасности…
И конечно, помнил, что нарушил свое обещание.
Полицейские с трудом оторвали от него маленького мальчика, который цеплялся за его ногу, крича и плача, отказываясь смириться с тем, что его отца уводят в тюрьму. Джордж запомнил навсегда, какой взгляд был у сына в тот момент.
В нем читалось абсолютное отчаяние.
Джордж построил себе надежную крепость, чтобы укрыться от этих воспоминаний. Но крепость пала в одну секунду, потому что могущественная, животная привязанность, заложенная в гены человека, приказывает ему защищать своего отпрыска, продолжателя его рода. Эта привязанность, которую Джордж полагал давно исчезнувшей, была жива в нем по-прежнему.
Он убрал «тайзер» в коробку и обхватил голову руками.
У него было ощущение, что он терпит одно поражение за другим и каждая новая партия проиграна уже с самого начала. Он больше не хотел бороться. Чувствовал, что не вынесет этого давления. Он стар, он устал… Хоть бы все это поскорее закончилось…
Он ударил собственного сына электрошокером, разрядом в пятьдесят тысяч вольт, после чего, пока тот был без сознания, тщательно обыскал его, но ничего подозрительного не нашел. У Пола не оказалось ни оружия, ни микрофона, никакого приспособления, которое могло бы причинить вред или нейтрализовать. Значит, он действительно пришел без злого умысла, всего лишь в поисках ответов — как и сказал.
Мог ли Джордж так сильно ошибиться?
Он долго сидел в полном оцепенении, прокручивая в голове этот вопрос. Только с наступлением ночи наконец принял решение.
Он спустился под дом и вошел в клетку с клоунами. Забрал оттуда все, что некогда тщательно спрятал, и с трудом втащил наверх. Потом спустился снова, на этот раз — чтобы взять канистры с бензином. Их содержимым он обильно полил все пространство под домом и лестницу, ведущую наверх. Потом полил фотографии, бюсты Рейгана и Буша, цирковой реквизит, сувениры. Потом перешел в спальню. Когда бензин
