«Так вот значит оно что! Вот почему сегодня принесли это отвратительное создание», – думала Вика, глядя на цветок. Он устал от преследований и решил действовать наверняка. Ведь если не станет Дины… Что тогда? Виктории даже страшно было Думать об этом! Что у Вадима на уме? Будет ежедневно стоять под ее дверью? Вряд ли, не тот он человек. А если… У Виктории холодок пробежал по спине. Он хочет… Он придет к ней. И ей уже некуда будет от него деться. Кто знает, сколько еще у него приемов заставить ее вернуться…
Виктория не могла себя заставить лечь в постель. Уснуть она не сможет, а лежать с закрытыми глазами в надежде на сон было глупо. Какой там сон, когда она была сама не своя от страха. После случившегося она уже не верила, что может сама принимать решения. А тем более осуществлять их.
Вадим незримо стоял у нее за спиной. До недавнего времени ей казалось, что она использует его. Но сегодня он доказал ей, что не намерен шутить. И не намерен отступаться. От этой мысли у Виктории холодело сердце. «Что у него на уме? Чего он хочет?» – спрашивала она себя чуть не плача. И беспощадная память услужливо нашептывала ей: 'Ты – моя. Ты только моя. Когда устанешь жить в одиночестве, придешь ко мне.
Я буду ждать. И ты останешься со мной. Это тебе мое проклятье. Запомни его хорошенько…'
Глава 18
В огромной, похожей скорее на бальный зал, гостиной стоял полумрак. Белый кот лежал на коленях Андрея и урчал, как паровоз, заглушая звуки, слабо доносившиеся' с улицы. Неожиданно зажженный яркий свет заставил его зажмуриться, а кота испуганно шарахнуться к камину.
– Неужели нельзя без этих фокусов? – Андрей с раздражением посмотрел на вошедшего Вадима.
– Прости, я не знал, что ты здесь, – спокойно ответил тот. – Погасить?
– Ладно уж, – Андрей махнул рукой, – Я как раз собирался с тобой поговорить. Ты в последнее время так редко бываешь дома…
– Ты можешь позвать меня в любой момент, – ответил Вадим, усаживаясь на диване напротив, – у тебя есть номер моего мобильного телефона.
– Да уж… Замечательное нововведение, – усмехнулся Андрей. – Кажется, ты послал меня куда подальше, когда я…
– Отец, – Вадим натянуто улыбнулся, – ты представить себе не можешь, насколько твой звонок был в ту минуту некстати…
Некстати… Да этот звонок едва не погубил его… Он совсем позабыл про мобильник, слишком одержим был яростью. Когда раздался звонок, он стоял позади маленького лысого господина в его роскошном особняке…
Чем-то они с Викторией были неуловимо похожи, он чувствовал в ней родственную душу. Она знала толк в одиночестве, так же как и он. Она жила в мире собственных фантазий. Как спящая Царевна пребывала в летаргическом сне среди людей, которых рисовало ей воображение. Только с ними она была настоящей, совершая набеги на мир реальный только для того, чтобы приглушить свои земные потребности. Порой ему казалось, что если убрать из ее комнаты компьютер, она превратится в умалишенную, а ее фантазии, так красиво ложащиеся на бумагу, станут обычным бредом высохшего от одиночества сердца.
Безусловно, ему нравился и ее успех. Писательница-неудачница не могла бы удостоиться его внимания. Успешность – это тоже судьба.
Успешность – это кармическое здоровье, присущее исключительно душам высокого уровня организации.
А самое главное, Виктория каждую ночь являлась ему во сне и он просыпался с отчаянной надеждой, что она вернется. Одумается и вернется. Но время шло, а она и не думала возвращаться или хоть как-то дать знать о себе. Словно не было тех двух дней, которые они провели взаперти от мира. Воспоминания о них за два года не только не стерлись, но даже не выцвели и не потускнели. Они, пожалуй, стали только ярче после сотни женщин, перебывавших в его постели.
В тот день, когда она убежала, он стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока пелена дождя не стерла ее силуэт. А в следующую минуту от клуба медленно отъехал автомобиль, такой же серый, как дождь… С той минуты Вадим не выпускал Викторию из вида.
Довольно долго она никуда не выходила. И он надеялся. Но неожиданно его человек, ведущий наблюдение, позвонил и сказал, что она вышла из дома. И Вадим захотел увидеть ее так сильно, что сразу развернул машину и поехал на Петроградскую сторону. Он до сих пор содрогался при мысли, что мог бы не поехать, доверясь посыльному, пусть надежному и наблюдательному… но… Он бы не узнал ее. Конечно бы не узнал.
Да и как ее было узнать, когда она вошла в большое многолюдное кафе у метро строгой блондинкой в сером брючном костюме, а вышла ветреной брюнеткой в крохотной кожаной юбке.
Даже самому наблюдательному человеку не пришло бы в голову… Но Вадим видел Викторию внутренним взглядом. Он несколько минут обалдело смотрел на брюнетку с походкой Виктории, с манерой Виктории поправлять волосы, с высокомерно поднятым подбородком, совсем как у Виктории, пока не понял, что это и есть она.
До клуба «Плаза» он ехал то немного впереди нее, то несколько позади, но не выпуская ее из вида. За Биржевым мостом он чуть не потерял ее из вида, потому что свернул вправо, а она вдруг перешла дорогу и повернула налево. Не обращая внимания на оживленное движение, Вадим развернулся посреди набережной Макарова и притормозил у Биржи. Она прошла мимо него совсем близко и в салон через полуоткрытое окно пролился запах ее духов, смешанный с запахом ее тела. Вадим на минуту зажмурился и чуть не пропустил момент, когда она скользнула в клуб.
Какие противоречивые чувства раздирали его.
Слежка казалась ему унизительной, а ревность вышла из берегов и затопила все, что именовалось здравым смыслом. Ему хотелось встретиться с нею, хотя бы просто пройти мимо, кивнуть.
Или задержаться на минуту, сказать, как он рад ее видеть. Но.., она пришла сюда явно не минеральной водички попить. И это понимал не только он, но и каждый мужчина в зале…
Последняя мысль заставила его ринуться в клуб. Неизвестно как сложилось бы все, войди он туда минутой раньше… Но он опоздал. Она танцевала с пустоголовым смазливым мальчишкой…
Вадим стоял в полумраке зала, в стороне от танцующих пар, всего несколько минут, пока к нему вернулась способность думать. Эти несколько минут показались ему вечностью, черным провалом в никуда. Он упал в пропасть безумия так стремительно, что не сразу понял, отчего это с ним приключилось. Ему хотелось вернуться в машину, взять пистолет и перестрелять всех, кто здесь находился, как соучастников… Из пропасти он выбирался медленно, цепляясь за остатки здравомыслия и инстинкта самосохранения. Он вышел из клуба и сел в машину, приготовившись ждать… Он все решил.
Мальчишка оказался вовсе не хлипким, каким показался с первого взгляда. Когда Вадиму удалось вскрыть квартиру – старинный трюк, которому его еще в детстве научил отец, и он неожиданно появился у того за спиной, мальчишка лишь поднял бровь и даже, кажется, попытался шутить. Пока не понял, насколько все серьезно.
Нужно отдать ему должное – за все время их короткой схватки мальчишка не издал ни единого звука и сопротивлялся как зверь… Но никакими специальными методами борьбы он не владел, а потому Вадим одолел его достаточно легко. Он выскользнул из подъезда незамеченным до того, как около тела стали собираться люди. Вадим сидел в машине и ждал, когда же появится она.
Но парень лежал на асфальте целую вечность, а она так и не появилась. Дина возвращаясь домой, шарахнулась от толпы, закрыв рот рукой. Вадим усмехнулся. Сейчас она выйдет. Сейчас…
Но он зря ждал и зря тревожно вглядывался в окна. Она не вышла, ни в одной комнате даже занавеска не шевельнулась. «Что это значит?» – спросил он себя. И сам себе улыбнулся: это значит, что ей наплевать… Она подобрала этого мальчишку точно также, как он подбирал женщин по барам и ночным клубам: они существовали для него лишь те несколько часов, что согревали постель. Их дальнейшая судьба была ему безразлична. Значит, они с Викторией – одной крови.
А значит, когда-нибудь она придет к нему…
Он выжал сцепление и, отъезжая, вдруг подумал: она должна знать. Она должна все время чувствовать его присутствие. И – понимать: так будет с каждым. Он заехал к Евгении, которая, в отличие от отца всю жизнь баловала его.
В зимнем саду янтарного стекла томилось несколько орхидей. Она позволила ему срезать один цветок. Она поцеловала его на прощание и долго не выпускала его руки из своих – сухих
