Между выдвинутыми в Дикое поле отлично вооруженными крепостями Голицына и Перекопом лежала непреодолимая по европейским канонам полоса степей, за которую крымчаки — лучшая по выездке и маневренности, хотя и слабо вооруженная кавалерия — будут биться насмерть. Шакловитый, наверное, пошел бы на серьезные потери, бросив вперед кавалерию Косагова, забыв о судьбе 15-тысячного полка тяжелой конницы, начисто вырубленного крымчаками под Конотопом при Алексее Михайловиче.
Но армия была вручена Голицыну, потрясшему Европу в 1689 г. невиданной тактикой и приведшему регулярные полки под стены Перекопа почти без потерь. Этот «мечтатель», как называли канцлера и генералиссимуса историки, сумел не только опередить военную мысль, но и провести свои замыслы в жизнь, опираясь на созданную в России техническую базу.
Изобретение тактики, поразившей крымчаков в Диком поле в конце XVII в., позже приписывали Румянцеву, Суворову и Наполеону. Подвергаясь непрерывным атакам кавалерии, войска Голицына
Дважды враг прорывал ряды казачьих полков, и Мазепа с личной гвардией с трудом восстанавливал положение. Но русские регулярные полки оставались неуязвимы, ни разу не допустив врага на сабельный удар. Активная оборона и мужество крымчаков были сломлены. Сжигая свои становища, они бежали за Перекоп, к которому 20 мая подошла армия Голицына. Времени для завоевания Крыма было достаточно. Хан просил милости и обещал покориться «под державу великих государей».
Будь Голицын только военачальником, он пожал бы лавры великого полководца. Достаточно было отдать приказ, чтобы слабые укрепления Перекопа были сметены и российские полки заняли Крым. Маловероятно, чтобы турецкие гарнизоны устаревших крымских крепостей оказали сильное сопротивление регулярной армии с лучшей в Европе артиллерией. Взятие Крыма делало безвыходным положение турецких войск в Азове. А подавление очагов сопротивления в труднодоступных местах было вполне по силам русским и украинским казакам.
Однако главнокомандующий сознавал сложность развертывания широкой кампании на Крымском полуострове, в особенности с точки зрения поддержания коммуникаций и бесперебойного снабжения соединений. Голицын-политик понимал, что Крым уже выбит из войны и Российское государство получило мощные средства давления на ханство, блокировав его современными крепостями и угрожая неотразимым вторжением. Огромные земли Дикого поля открывались для земледельцев, а экономика ханства была подорвана. Лишенное возможности крупных грабительских набегов, Крымское ханство теряло средства оплаты закупок зерна в Турции.
Справедливости ради следует отметить, что стратегические выводы канцлера были верны. Согласно записям в Боярской книге, массовые раздачи земель российскому дворянству в честь Вечного мира 1686 г. и за Крымские походы превзошли все, что было дано за русско-турецкую войну при Алексее и Федоре, и даже щедрые пожалования за свержение Софьи и Азовские походы при Петре I.[29]
Сроки выдачи беглых крестьян и холопов для 87 городов и земель Белгородской засечной черты, потерявшей оборонительное значение, были к восторгу дворянства увеличены в 5 раз! А в пораженном голодом Крыму начался мор, ужаснувший современников: для спасения своего гибнущего вассала Турция в начале XVIII в. добивалась разрушения степных голицынских крепостей более, чем возвращения Азова.[30] Продолжая свою политику и замкнув блокаду крепостями на Днепре, канцлер имел верный шанс сделать хана «подданным царским», как и ожидали современники.
Уклонившись от лестного предложения получить Константинополь, Голицын и Софья в случае победы Священной лиги желали взять Крым, плюс Азов и Очаков (то есть Дон и Днепр). Скромность российской дипломатии объяснялась тем, что союзники чуть ли не в открытую вели сепаратные переговоры с турками и татарами. Германская империя, получив все желаемое по взятии Белграда в 1688 г., спешила сразиться с Францией, вновь устремившей силы в Германию. Венеция, отступив из Афин, но сохраняя Морею, увидела предел своих военных возможностей. Польша, по обыкновению, прельщала крымчаков совместным ударом по России.
Страх каждой страны крупно проиграть, оказавшись в сепаратных договорах последним, помогал искусным русским дипломатам дезавуировать переговоры одних союзников с помощью других. Но, переступив порог Крыма, Россия автоматически становилась опаснейшим, смертельным врагом Османской империи, позволяла союзникам удачно выйти из войны с одной из мощнейших держав мира. И тогда, стоило начаться затяжным боям или случиться, не дай Бог, неудаче — нападение Польши, Швеции и восстание подвластных России племен можно было предсказать уверенно.
Как и в 1678 г. под Чигирином, государственные интересы требовали остановить наступление после внушительной победы, когда солдаты и офицеры, дворяне свиты и воеводы рвались в бой. Но теперь у Голицына не было полководца, который принял бы на себя обвинения и поношения за исполнение секретного указа. Главнокомандующий в интересах страны поднял ношу, сваленную некогда на Ромодановского.
Разумеется, поступок Голицына не выглядел откровенным самоубийством. Войска подчинились, многие командиры дали расписки, что в Крыму кормов нет и наступление невозможно, хан клялся в верности и заплатил дань. Боярская дума торжественно отметила успешное завершение похода. Превращенная указом царя Федора в регулярно заседающее высшее государственное учреждение, Дума включала немало крупных политиков и полководцев, заслуженных чиновников и генералов, способных понять и оценить мотивы канцлера.
Непоправимый удар был нанесен по планам Софьи и Шакловитого, рассчитывавших использовать триумф над Крымом для коронации правительницы. Но премудрая царевна, подавив отчаяние, обеспечила щедрое награждение военачальников и написала Голицыну упоминавшееся уже ласковое письмо, благодаря Бога за его избавление от опасностей и уверяя в неизменности своей симпатии.
Наталия Кирилловна Нарышкина и ее родственники, женившие царя Петра на Евдокии Федоровне Лопухиной еще в январе и готовившиеся к решительной схватке за власть, также не выразили Голицыну неприязни. Характерно, что такой тонкий знаток придворной конъюнктуры, как Карион Истомин, совершенно прекративший в 1689 г. писать панегирики царевне Софье, хвалил Василия Голицына (вместе с Наталией Кирилловной, царем Петром и его приближенным Борисом Голицыным), причем панегирика удостоилась и жена канцлера.
Предвидевший победу «петровцев», Истомин уверял князя Василия от имени царей Ивана и Петра, что заслуги канцлера и главнокомандующего обеспечивают ему высокое признание при любой власти. Возможно «петровцы» опасались влияния Голицына на офицерство и чиновничество, не зная, что он давно отказался участвовать в борьбе за власть Софьи. Князь распустил армию по домам, несмотря на угрожающе холодный прием, оказанный ему юным Петром.
Странная на первый взгляд реакция Петра на торжества в честь удачного завершения похода объяснялась тем, что родственники, настраивая его против своих врагов, отнюдь не посвящали юного царя в реальные планы захвата власти. «Петровнам» требовалось не просто потеснить Софью и ее сторонников и отвоевать свою часть управления государством; они желали полностью избавиться от противников.
Это было сложно, поскольку даже лишенная формальных признаков власти Софья продолжала бы выступать от имени единоутробного брата Ивана, оказывая поддержку своим сторонникам в администрации. Выход, впрочем, был апробирован веками —
