— Поломался водопровод, — ответил директор цементного завода. — Чиним. Уже теперь исправили. Два самосвала нагрузили раствором.
— Называется — завод! — едко пробурчал Квасников.
Иволгин с утра был в отлучке — ездил в райисполком, и то, что случилось за время его поездки, видимо, злило его. Выслушав всех, он стал отдавать обычные распоряжения тоном немногословным и резким, как команда. Закончив, достал из ящика стола знакомый всем сослуживцам алюминиевый, ручной работы портсигар и, взяв папиросу, положил его открытым на край стола. Все знали, что это — фронтовой портсигар. А Иволгин хотел, чтобы все помнили, что бои продолжаются, хотя война давным-давно кончилась. Бескровные бои за бетон, за кирпич, за сроки и графики.
Все задымили папиросами. Даже некурящий Квасников протянул к портсигару руку и неумело зажег спичку.
…Кабинет опустел. Только в углу на стуле остался низенький широкоплечий мужчина средних лет с маленькими голубыми глазами и толстым шишковатым носом. Это был главбух Солодовников.
— Что так долго был в городе? — спросил главбух.
— Пришлось съездить в колхоз. Сегодня там заканчивают монтаж силовой линии.
— Значит, дадим им свет?
— Дадим.
— Свет давай, детские ясли строй, — проворчал Солодовников. — А фондов на материалы не хватает. Приходится выкручиваться. Как списывать?
Иволгин улыбнулся и ткнул окурок в пепельницу:
— На то ты и главбух, чтобы знать, как списывать. А я выполняю свои депутатские обязанности.
— Добёр ты слишком, комдив!
Иволгин вздохнул и спрятал портсигар, со стуком задвинув ящик стола.
— Ладно, старина, не ворчи. Домой пора. Постой-ка, ведь сегодня одиннадцатое апреля!
— Точно!
— Веселый был у нас денек двадцать лет назад!
— Что и говорить.
Иволгин поднялся из-за стола и стал одеваться, а потом они вместе пошли по улице поселка. Иволгин почти не прихрамывал, и, если бы не поскрипывание протеза, никто бы не подумал, что у него левая нога ампутирована повыше щиколотки.
2
Иволгин был напорист и горяч. Главбух расчётлив и медлителен. Иволгин частенько бранился с Солодовниковым так, что пыль шла столбом. Солодовников молча слушал начальника стройки, но потом вежливо и непреклонно выдвигал свои доводы. От скольких опрометчивых шагов предостерег он Иволгина, знали только они двое. Они спорили, горячились, но это не мешало им жить под одной крышей и пить чай из одного чайника.
Это были старые фронтовые друзья. Иволгин служил командиром дивизиона противотанковых пушек, а Солодовников состоял при нем ординарцем.
…В свой день рождения, одиннадцатого апреля 1943 года, Иволгин проснулся рано. В крошечное оконце едва-едва пробивался рассвет. На своей койке Григорий Иванович увидел новенький алюминиевый портсигар. Он взял его и посмотрел на Солодовникова. Тот сделал вид, что спит, наблюдая за комдивом из- под полуприкрытых век.
В тот же день началось наступление. Артиллеристы дивизиона выдвинули орудия на прямую наводку, в боевые порядки пехоты, и в упор расстреливали фашистские танки. Солодовников сидел на охапке соломы в углу землянки, держа обернутый куском одеяла котелок с завтраком для комдива. А тот руководил боем. Не отрываясь от стереотрубы, Григорий Иванович передал команды телефонисту. Барабанные перепонки, казалось, лопались от неистовой артиллерийской молотьбы. Солодовников беспокоился, как бы не остыл завтрак комдива, а комдив и не думал о завтраке. Он вскочил, уступив место у стереотрубы своему заместителю, и бросил ординарцу: «На батарею!»
Солодовников, не расставаясь с котелком, сбежал следом за командиром в овражек, где стояли верховые лошади. Он кричал Иволгину, что лучше идти пешком, но тот махнул рукой и, вскочив в седло, послал коня в галоп. Прижав к груди котелок и держа в другой руке повод, ординарец скакал следом. Кони летели над талыми, серыми от копоти снегами, и Солодовников видел, как с боков вспыхивают черные букеты разрывов. Конь комдива, будто у него подломились ноги, вдруг упал, и комдив свалился на землю через голову своего чубарого иноходца. Солодовников спрыгнул с седла и пополз к командиру.
Иволгин лежал на снегу, корчась от боли. Солодовников, поставив котелок, потащил комдива в воронку от авиабомбы. И пока он тащил комдива в эту огромную, пахнущую порохом и железом яму, его ранило самого.
Через полчаса бойцы комендантского взвода, посланные на розыски командира дивизиона, унесли их обоих в тыл.
Они лежали в одном госпитале. Иволгину отняли ступню, у Солодовникова хирург вытащил из-под рёбер два больших осколка от мины.
После войны Иволгин учился в строительном институте. Солодовников работал бухгалтером на Урале. Они переписывались, и когда Иволгин получил назначение на свою первую крупную стройку, то выписал сюда Солодовникова. Ординарец приехал сразу же. В одной руке у него был чемодан, в другой — старый солдатский вещмешок.
В комнате Иволгина стояла на этажерке, в рамке под стеклом, небольшая фотография жены с двухлетним ребёнком. И жена и ребёнок погибли при бомбежке в Невеле. Фотография всё время напоминала комдиву о счастливо начатой семейной жизни, и о беде, которая прервала эту жизнь.
У Солодовникова жена умерла в Ленинграде в блокаду, от голода. Дочурка была вывезена в Шадринск. Солодовников уже после войны с великим трудом разыскал её. Теперь дочь Люся учится в медицинском институте. У нее голубые, как у отца, глаза и каштановые косы. Во время каникул она, появляясь на пороге отцовской комнаты по утрам, приветствовала Иволгина:
— Доброе утро, товарищ комдив!
Иволгин миролюбиво ворчал:
— Ну, какой я теперь комдив! Я теперь инвалид.
Но она упорно называла его «товарищ комдив», а иногда, подражая отцу, «русый комдив» и смотрела на него веселыми глазами, из которых по комнате рассыпались искры жизнерадостности и доброты.
Отец в такие минуты в своей комнате покашливал и шуршал газетой, пряча за ней улыбку. Ему нравилось, что Люся уважает старого фронтового товарища, бывшего майора Иволгина, теперь человека самой мирной профессии на свете.
3
Иволгин осторожно шагал по тесовому тротуару по главной и пока единственной улице посёлка. Солодовников семенил рядом. Он был ростом по плечо комдиву. Под вечер тротуар чуть обледенел, и оба старались не поскользнуться.
В домах горели огни. От комбината шли рабочие. Заметив Иволгина, они уступали дорогу. Иволгин на ходу отвечал на приветствия.
Солодовникова знали меньше, чем начальника стройки, но когда он шел с русым комдивом, доля уважения распространялась и на него, и главбуху это было приятно.
Темное небо набухло влажными облаками ранней весны и только вдали, где высились корпуса комбината, была чистая оранжевая полоса. На ней рельефно рисовался дым от тепловой
