Эмпириомонизм

также очень важные биологические соображения. С точки зрения современной биологии психические переживания представляют систему приспособления; между тем при «идеальном» равновесии центрального аппарата он является «идеально» приспособленным (для этого момента), ему не к чему приспособляться, и психическая деятельность излишня. Вообще, при современном состоянии биологии и психологии вряд ли кто-нибудь даже и станет особенно защищать идею возможности психических переживаний, не связанных с колебаниями в физиологической жизни нервной системы. Поэтому гораздо важнее для нас другая сторона вопроса.

Существует очень много случаев, когда мы с уверенностью можем принять наличность в нашей нервной системе определенных жизнеразностей, и в то же время в психическом опыте соответственных переживаний не оказывается. Таковы, например, все жизнеразности, выступающие во время глубокого сна, наркоза и т. п. состояний. В бодрственном состоянии нередко тоже, особенно при сильной концентрации внимания на одной мысли или объекте, остаются «незамеченными», т. е. вне психического опыта, многие внешние воздействия, которые достаточно сильны, чтобы дойти до мозга и вызвать там жизнеразность. Иногда бывает даже так, что человек, который «сильно задумался», целесообразно реагирует на внешнее влияние, совершенно «не сознавая» этого, например поправляет беспорядок своего костюма, отодвигается от открытого окна, «сам не замечая» своих действий. Здесь уже имеется не только жизнеразность, но на ее почве и «высказывание», однако связанных с нею переживаний в поле психического опыта нет. Все подобные факты приводят, по-видимому, к вполне определенному выводу: жизнеразности не всегда связаны со соответственными переживаниями. Если остановиться на этом выводе, то опять теряется возможность обобщающего, стройного, словом — монистического описания жизни в ее психических и физических проявлениях.

Для решения вопроса необходима критика психического опыта, т. е. выяснение границ психического опыта и его объективного познавательного значения.

IV

Мир психического опыта личности представляет из себя очень сложную, но связанную систему переживаний. Каждое из них более или менее прочно объединяется с другими так называемой «ассоциативной» связью, и лишь в этой связи является частью психического опыта. То, что вне ее, вне психического опыта; то, что выпало из ее рамок, выпало из рамок психического опыта. Таковы бесчисленные «забытые» переживания, когда-то входившие в данную систему, но утратившие свою связь с нею. Человек сам ничего о них не знал бы, если бы они снова, уже косвенным путем, не вводились в сферу его опыта: высказывания других людей сообщают ему о его прежних высказываниях, с которыми необходимо должны были соединяться соответственные психические переживания. Так узнает человек, например, о большей части своих переживаний, относящихся к первым годам его жизни.

Как видим, границы психического опыта совпадают с границами той определенной связи переживаний, которую психологи называют «связью ассоциаций». Связь эта отнюдь не является постоянной и однородной во всех частях системы опыта, а выступает в самых различных степенях устойчивости и прочности. Есть комплексы переживаний, настолько прочно связанные со всеми остальными, что их разрушение или выпадение сразу дезорганизует всю систему; таков сложный комплекс органических ощущений, воспоминаний, стремлений, называемый «я». Есть другие комплексы, соединение которых с остальными не так прочно и не так существенно для сохранения системы, но которые фактически неопределенно долго в ней сохраняются, время от времени всплывая при самых различных обстоятельствах; они-то главным образом и составляют то, что в обыкновенной речи называют «жизненным опытом» человека (в психологии — область «привычных ассоциаций»). Есть далее такие комплексы, связь которых с остальной системой слаба и мимолетна; они возникают, несколько раз всплывают в поле сознания и затем исчезают без следа, заполняя собою громадную область пережитого — забытого. Есть еще иного рода переживания, соединение которых с системой опыта до того непрочно и неуловимо, что они только на момент входят в поле психической жизни и совсем не попадают в область памяти — даже на время, — так что констатируются вообще только косвенным путем. И это, как увидим, еще не предел; но прежде чем идти дальше, остановимся немного на этой группе переживаний.

В громадном большинстве случаев наше восприятие окружающей среды бывает крайне неполно. Некоторые части среды «привлекают наше внимание» и отчетливо выступают в поле сознания, в определенной координации с другими сознаваемыми переживаниями, входя таким образом в систему психического опыта; другие части «ускользают от внимания», не входят в общую координацию, а остаются для психического опыта как бы несуществующими («todte Werte», по выражению Авенариуса). Однако нельзя сказать, чтобы они вовсе не воспринимались, и нельзя даже принять, чтобы соответственные восприятия совершенно пропадали для психического опыта. Иногда случается, что спустя некоторое время человек при каких-нибудь необычных условиях, например при ненормальном возбуждении, вспоминая данное событие с его обстановкой, в поле воспоминания находит кроме фактов, занимавших его сознание в момент события, также некоторые в то время ускользнувшие от него частности, причем эти прежде «мертвые» переживания воскресают с большой яркостью. Однако, если бы не возникли необычные условия, которые повели к воскрешению «мертвых величин», они остались бы мертвыми и никогда не попали бы в сферу психического опыта. Так это чаще всего и бывает. Пройдитесь, например, по незнакомой вам улице с большим движением публики, массой товаров в витринах, с яркими вывесками, — вы получите миллионы впечатлений, а между тем много ли из них вы сами в это время «заметите» и много ли из этих последних «вспомните» еще когда-нибудь?

Теперь предположим, что вы идете по той же улице, но в глубокой задумчивости, всецело погруженный в решение трудной математической задачи; до окружающего вам «нет никакого дела», оно для вас не существует. Тем не менее вы ведете себя так, как если бы видели и слышали все происходящее вокруг вас; вы даете дорогу дамам, обходите едущих извозчиков, извиняетесь, если кто-нибудь вас толкнет… Для постороннего наблюдателя все это — высказывания, за которыми должны скрываться переживания. Но высказывания эти, как говорится, «машинальны», в них «нет души». Значит ли это, что они пусты, что они возникают без всяких переживаний? Конечно нет; но те переживания, которые в них выражаются, остаются вне организованной системы психической жизни; это изолированные переживания, и о них мы ничего не можем знать из непосредственного психического опыта.

В таком изолированном положении оказываются во многих патологических случаях целые обширные комплексы и последовательности переживаний, и иногда вовсе не слабых, а очень интенсивных, если судить по энергии высказываний. Вы наблюдаете лунатика и видите, что он предпринимает ряд действий, сложных и хорошо координированных, объединенных, по-видимому, определенной целью, словом — протекающих в такой гармонии и последовательности, как это бывает при обычных условиях на почве широкой ассоциативной связи психических переживаний. Из последующих высказываний больного, наступающих по его пробуждении, вы узнаете, что вся его ночная жизнь совершенно не существует для его психического опыта. Сделаете ли вы из этого тот вывод, что все проявления лунатизма «вполне механичны», что никаких переживаний с ними не было связано? Но как примирить с этим тот факт, что лунатик в своих движениях тщательно различал мельчайшие условия среды, что он, идя по карнизу, где никогда не ходил наяву, очень искусно уравновешивал свое тело и умел ставить ногу именно так, как того требовали неровности его ненадежной дорожки? Некоторые лунатики в своем странном сне пишут письма, т. е. вступают в общение с другими людьми с целью вызвать в них определенные переживания. Легко ли представить себе, что все это — чистый автоматизм? Но тогда не было бы никакого основания относиться иначе и ко всем обычным, нормальным высказываниям других людей, пришлось бы во всех, кроме себя, видеть оригинально устроенные машины с разнообразными и сложными движениями. При этом потеряло бы всякий смысл общение людей, а с ним исчезла бы почва и вообще для объективного познания. Нет никакой надобности создавать такие бесцельные и безысходные познавательные противоречия; необходимо только принять, что некоторые группы переживаний протекают вне связи психического опыта, образуя обособленные частные координации, в том же смысле чуждые главной системе координации психических переживаний данного лица, в каком чужды ей психические переживания других людей[26].

Яркий пример того, насколько в некоторых случаях могут быть интенсивны переживания, лежащие за пределами психического опыта, представляют психоэпилептические припадки. Вместо того чтобы биться на земле в страшных судорогах, не имеющих и тени целесообразности, эпилептик иногда совершает ряд