Эмпириомонизм

жизнеразность пропорциональна порождающему ее раздражению? Основания для такой мысли, по меньшей мере, шатки.

Передача внешних воздействий в живом организме отнюдь не имеет грубо механического характера; это крайне сложный ряд физико-химических процессов, в результате которых могут получаться изменения центрального органа, ни качественно, ни количественно не состоящие в прямом и простом соотношении с изменениями периферических аппаратов. Напротив, с точки зрения биологической борьбы для жизненной устойчивости системы выгодно, чтобы более сильные воздействия среды передавались в более ослабленном виде — иначе бы они чересчур жестоко потрясали систему и слишком быстро ее разрушали; для организма, следовательно, является жизненно целесообразным такое устройство, при котором жизнеразности возрастают медленнее, чем их внешние стимулы, например хотя бы в логарифмическом отношении.

С другой стороны, логарифмическая функция чрезвычайно распространена в сфере физических и химических процессов. Она выступает на сцену во всех тех случаях, когда явление происходит так, что скорость изменения выражающей его величины пропорциональна этой самой величине; такова, например, та формула, которая применима при «физических» и «химических» реакциях растворения, где скорость реакции уменьшается с уменьшением количества того вещества, которое еще может быть растворено, или при охлаждении тела в среде с постоянной температурой, где скорость охлаждения уменьшается по мере уменьшения разности температур тела и его среды и т. п. Во всех подобных случаях промежуток времени между двумя определенными фазами процесса оказывается пропорционален логарифму величины, выражающей геометрическое отношение этих фаз[38]. И в занимающем нас вопросе важно выяснить, нет ли каких- нибудь указаний на то, что логарифмическое отношение выражает зависимость между различными физиологическими процессами, а не прямо между физиологическими и психическими.

Нетрудно убедиться, что для такой мысли есть серьезные основания. Прежде всего присмотримся к той сумме экспериментальных данных, которые резюмируются в законе Вебера-Фехнера.

Опыты исследователей были поставлены так. На определенную чувствительную поверхность прилагалось определенной величины раздражение, например данный ограниченный участок кожи подвергался давлению пластинки, нагруженной гирями данного веса. При этом лицо, над которым производится опыт, получает, конечно, некоторое определенное ощущение. Затем увеличивают силу раздражения, в нашем примере величину груза, до таких размеров, чтобы перемена в величине действующей силы, именно внешнего давления, была только едва ощутима, но уже ощутима для субъекта опытов. Таких экспериментов выполняют очень большое количество, с различной величины раздражениями, по отношению к различным органам внешних чувств. При раздражениях более или менее обычных — средней силы — всюду оказывается, что минимальная доступная сознанию разница в ощущении получается тогда, когда раздражение увеличивается на определенную часть своей величины, для каждого данного органа приблизительно одинаковую. Например, для осязания, чувства температуры, а также слуха минимальная заметная разница ощущения получается тогда, когда раздражение увеличено на 1/3, для мускульного чувства — на 1/17, для зрения — на 1/100 (все это приблизительно, так как опыты, очевидно, не могут быть особенно точны). Если считать тот minimum ощущения, который уже отмечается сознанием, за единицу ощущения и алгебраически выразить найденную связь ряда раздражений и ряда ощущений, то получится именно закон Вебера-Фехнера.

Так обстоит дело, как мы сказали, для более или менее обычных раздражений — средней силы. Для самых слабых и самых сильных раздражений формула закона оказывается совершенно неточною: знаменатель прогрессии с каждым шагом меняется, именно увеличивается в ту и другую сторону, так что для получения минимальной разницы в ощущении раздражение должно возрасти сильнее, чем по формуле. Наконец, ниже известной границы раздражение уже совсем не вызывает ощущения, выше другой границы, ощущение, достигшее maximum, перестает возрастать заметно для сознания.

Вся эта картина всего меньше способна внушить мысль о различных типах закономерности для физического и психического мира, потому что никакое определенное соотношение в ней не выдерживается с достаточной полнотой и строгостью. Скорее она наводит на представление о том, что центральный аппарат обладает лишь ограниченной чувствительностью к передаваемым нервами раздражениям: для самых слабых раздражений он слишком груб, чтобы на них реагировать, для самых сильных обладает только одной предельной реакцией, очевидно, исчерпывающей запас его специфической энергии данного рода, для остальных же в нем имеются достаточные внутренние сопротивления, чтобы задерживать или рассеивать энергию раздражения тем в большей мере, чем значительнее величина этой энергии. Тогда исчезает и всякая необходимость принимать непрямую и неуклюже колеблющуюся связь между «психикой» и «физиологией».

С точки зрения современной физиологии и гистологии нервного аппарата можно дать такую, чисто энергетическую, картину зависимости между внешними раздражениями и жизнеразностями центрального органа, в которой найдет себе место не только закон Вебера-Фехнера, но и все отклонения от него, главные и второстепенные. Заранее оговариваемся, что в рамках статьи, ради простоты и ясности, нам придется сильно схематизировать сложные гистологические и физиологические отношения; но сведущий читатель легко пополнит недостающее.

Как известно, энергия внешнего раздражения, преобразованная в концевом аппарате нерва в недостаточно еще изученную, но чуждую всякого мистицизма «телеграфную» форму нервного тока, достигает прежде всего нейронов, расположенных в так называемых «низших» центрах — ганглиозных, спинномозговых, субкортикальных. Эти нейроны связаны, во-первых, со смежными нейронами при посредстве соприкасающихся веточек своих дендритов (разветвленных протоплазматических отростков), во-вторых, с нейронами высших, кортикальных центров при помощи опять-таки «телеграфных» волокон проекционных систем (Мейнерта), причем связь эта в иных случаях прямая, в иных — косвенная, при посредстве еще других центров. Сами же нейроны в своей основной части — нервной клетке — представляют, по современным воззрениям, своеобразные аккумуляторы накопленной нервной энергии, которую извне притекающая по проводникам энергия может разряжать, освобождать, как искра разряжает химическую энергию пороха. Теперь сделаем одно минимальное и уже a priori наиболее вероятное предположение — примем, что жизнеразность в клетке высших центров («центров сознания») вызывается именно передачей разряженной собственной энергии клетки спинномозговой или субкортикальной, а к передаче энергии разряжающей, энергии внешнего раздражения проекционные проводники между низшими и высшими центрами не приспособлены, так что эта последняя передается только смежным нейронам, — и у нас будет почти все, что требуется для объяснения таинственного закона.

В самом деле, хотя мы не знаем той специфической формы, в которой передается энергия внешнего раздражения от нейрона к нейрону по смежности, но несомненно, что это — энергия кинетического характера и что в проводниках-дендритах должно происходить ее рассеяние и поглощение, вообще — ее растрата. Закон рассеяния и поглощения естественно принять такой, который существует для наиболее типичных форм кинетической энергии: потеря пропорциональна времени и относительному напряжению энергии: так обстоит дело, например, для теплоты при ее рассеянии (при не слишком большой разнице температур тела и его среды), для света при его поглощении не вполне прозрачною средою, и т. п.[39] Тогда окажется, что число затронутых возбуждением нейронов приблизительно соответствует логарифму силы раздражения. Это легко видеть на произвольно выбранных числовых примерах.

Чтобы вызвать разряжение собственной потенциальной энергии нейрона, необходима некоторая сумма переданной с периферии энергии, которая соответствует определенной величины раздражению; примем величину этого раздражения за 1. Затем пусть при передаче по каждому дендриту теряется 1/2 передаваемой энергии. Тогда для возбуждения одного нейрона с периферии достаточно раздражения 1, но для возбуждения двух требуется уже раздражение не 2, а 3; на разряжение первого нейрона потрачена 1 единица энергии, а из оставшихся 2 единиц до второго смежного нейрона дойдет только 1 единица (остальная растратится по пути), и эта дошедшая единица энергии вызовет возбуждение второго нейрона, но до третьего смежного нейрона уже ничего или почти ничего не дойдет. Для возбуждения трех нейронов нужно раздражение 7 (в первом на освобождение его потенциальной энергии тратится 1, до второго из оставшихся 6 доходит 3, из них опять на разряжение нейрона тратится 1, и дальше дело не идет). Четыре