какой-то всклокоченный, красный, как помидор.
– Гостю, который приходит после ужина, достаются дрова, – важно проговорила тетя Аза, и я вдруг поняла, что она изъясняется исключительно восточными поговорками – это вдруг стало ясно как дважды два – «то», и с каким пафосом это «то» слетало с ее уст, без сомнения – краткое народное изречение с назидательным содержанием, но чужое моему уху, а следовательно, это было нечто из восточного фольклора. Я даже хотела было вооружиться карандашом с блокнотом и записывать все, что она говорила, подобно тому, как Шурик из «Кавказской пленницы» записывал тосты. Но эта идея так и осталась неосуществленной, впрочем, как и недочитанный «один из удачных романов» Жорж Санд. – Так что прошу к столу. Не взыщите, у нас запросто. Отужинайте, чем бог послал, – и Аза провела рукой над столом по воздуху, словно сейчас из широкого рукава ее батистовой, бледных тонов блузки посыплются невиданные заморские яства. Однако же ничего оттуда не посыпалось, а бог в этот вечер послал катны – так называемый молочный суп, – и джаджик – блюдо из творога с зеленым луком (от одного вида которого мне становилось дурно и начинало мутить) и укропом. – Гость ест не то, на что он рассчитывал, а то, что нашел! – изрекла хозяйка, заметив, наверное, как мое приветливое лицо превратилось в кислую физиономию при виде джаджика.
Пока мы трапезничали, самолеты с воем летали взад-вперед по небу, словно автомобили по трассе, а Варфик все время смотрел на меня, смотрел как-то странно – без издевательской усмешки, во взгляде его не было надменности или какого бы то ни было чувства превосходства, он не пронизывал, обжигая, а словно присматривался ко мне, скользя.
Наконец было покончено с молочным угощением, и я сломя голову побежала к себе в комнату, нацепила купальник, схватила полотенце и в крайнем возбуждении вылетела на улицу. «К морю! К морю! Отрабатывать баттерфляй! Доводить до совершенства, чтоб у Павла Захаровича лицо от зависти перекосилось, когда он увидит, чего я добилась!» – пело все внутри меня.
Мы с Мирой шли позади, впереди не торопясь вышагивали два брата, Нурик метался между нами, как меж двух огней.
– А я не буду купаться, – сообщил он.
– Почему?
– Не хочу.
– Боишься? – мучила я его.
– Вот еще!
– Конечно, боится! Цыпленок! – подтрунивала над ним сестра.
– Ничего я не боюсь! – пискнул он.
– Почему ж тогда не хочешь? Или... – я чуть не ляпнула: «Или у тебя месячные?», но вовремя замолчала – какие же у Нурика, моего «жениха», могут быть месячные?!
– Что «или»? – спросил он.
– Да так, ничего.
– Ты договаривай, договаривай, – настаивал он, и в этот момент Варфик повернулся и одарил меня такой улыбкой, от которой, казалось, бело-желтый песок превратился в ослепительный искрящийся снег, а пастельно-розовое небо полыхнуло вдруг оранжевым огнем. В одну секунду все изменилось, перевернулось вдруг во мне. В одно мгновение я наполнилась новым чувством, которого не ведала до сих пор, будто в пустой сосуд налили эликсир любви, который дарит вечную жизнь. Только тогда я этого не поняла – чувствовала лишь, как горят и лицо, и уши, которые я пыталась скрыть от Эльмириного взгляда ладонями. Некое отдаленное подобное ощущение я испытала, когда развернула записку, которую Петухов послал мне через весь класс с последней парты третьего ряда у стены и в которой он признавался мне в любви, в доказательство чего пригласил меня в «кено».
Море, надо сказать, плескалось довольно далеко от дома с виноградной террасой и плоской крышей – шли мы до него быстрым шагом около получаса. Сначала по дороге нам попадались все низкие белые дома посреди каменисто-пустынного неровного ландшафта. Перед тем как закончилась эта часть пути, нам встретилась толпа смуглых, невысоких мужчин – человек двадцать, не меньше. У всех (без исключения) на головах красовались такие же огромные кепки, каждая из которой могла бы запросто послужить взлетной полосой для самолета, в точности как у того человечка из багажного отделения аэропорта, который принял меня за косоглазую, и как у обманщика-продавца из местной лавки, не имеющего привычки давать сдачу. «Наверное, эти кепки у них тут – писк сезона!» – подумала я, с интересом рассматривая жертв моды.
– Опусти голову и не смотри на мужчин! – шепнула мне Мира.
– Почему? – удивилась я, отметив про себя, что далеко не всем идут эти супермодные кепки – более того, многих они просто уродуют!
– Тут женщины вообще ходят с закрытым лицом! – взорвалась Мира, когда мужчины в кепках остались далеко позади. – Это не город! Это аул! Женщины тут до сих пор скрывают свои лица под паранджой! А ты мало того, что идешь с открытыми плечами, так еще и таращишься на них! – Слава богу, в этот момент завизжал очередной самолет, заглушив Эльмирино негодование.
– Да что они, девушек в сарафанах не видели?! – изумленно спросила я.
– Вон, смотри, – и Эльмира кивнула в сторону. Из калитки выходила... Ну, наверное, все-таки это была женщина, хотя ручаться я не могу, потому что это существо все – от темени до пяток – было закутано в лиловую тряпку.
– Как же она ходит?! Она ведь не видит ничего! У нее ведь лицо закрыто! – пристала я к Мире.
– Ха, ха, ха, ха, – засмеялся Варфик.
– Это вдова, у нее муж полгода назад умер, поэтому она в фиолетовых одеждах! – заговорщицким тоном пояснила Мира, но как бедная вдова ориентируется в пространстве, так и не объяснила – наверное, и сама не знала. – Варфик, я тебя попрошу Дуняшу сопровождать к морю, когда она захочет, а то, чего доброго, завернется после купания в полотенце и так и пойдет до дома! Неприятности могут быть!
Надо же, какие сложности! Недаром говорится: Восток – дело тонкое! А я ведь так и собиралась идти до дома, даже в полотенце обматываться не хотела – просто в купальнике, он как раз и высох бы по дороге. Я всегда так делала, когда мы снимали дачу в Подмосковье – от пруда до дома шла в купальнике, все девчонки в Хаврюшкино так делают, и мы с Людкой. И снова мне стало тоскливо-тоскливо, и снова меня
