– Ну, ты ведь говоришь, что он жалкий, убогий, половину алфавита не выговаривает и мальчик к тому же.
– Разница в возрасте меня абсолютно не смущает – это сейчас модно, а то, что он убогий и жалкий, меня и привлекло.
– На тебя ужасно подействовал развод! Просто ужасно! Ты как будто боишься, что у тебя больше никогда не будет мужчины, и кидаешься на первого встречного.
– Да, мой жизненный девиз: «За неимением гербовой пишем на простой». Не то что у тебя: «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало!» А вообще зря я тебе рассказала! Ой, зря! Ты, как Анжелка, такая же ядовитая становишься, а я-то думала, ты за меня порадуешься!
– Глупости какие! Я за тебя беспокоюсь. У него хотя бы есть московская прописка? Где он живет?
– В общежитии.
– Ну, все понятно.
– Что тебе понятно? Ой! Мамаша идет! И как мы только успели с ним и кран починить, и… Я, собственно, звоню тебе сказать, что мы в этот четверг встречаемся с девчонками в нашем кафе в пять вечера.
– И Женя?
– Нет, Анжелка придет, какой Женя! Она Кузю на вечер свекрови сплавить обещала. Ну, пока, еще созвонимся.
Я снова тупо уставилась в пустой экран – первое предложение почти совсем улетучилось из головы, оставив после себя лишь смутный, едва ощутимый след.
Д-з-з-з… Опять телефон.
– Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой сегодня еще не разговаривали? – бодро и совсем не по- старчески воскликнула бабушка. У нее до сих пор сохранился властный, командный голос – перекричит кого угодно. Это профессиональное – сорок три года работы в интернате для умственно отсталых детей не прошли даром.
– Нет, сегодня мы с тобой еще не разговаривали. Как ты?
– Никак не могу в туалет сходить, – злобно сказала она. У бабушки была вечная проблема с пищеварением. – Съела два яйца, бутерброд с маслом, кофе со сгущенкой выпила – и никак не могу сходить. Но это ладно. Я все хочу тебя спросить, сколько сейчас у мамы кошек-то?
Этот коварный вопрос бабушка порой задавала мне по нескольку раз в день. Дело в том, что мама тщательно скрывала от старушки тот факт, что у нее было девятнадцать кошек. Благо они кастрированы и стерилизованы и при всем желании не могут уж больше производить на свет себе подобных. Бабушке мы говорим, что у ее дочери всего шесть пушистых зверьков, но она не верит, постоянно пытаясь меня подловить и уличить во лжи.
– Шесть, – неизменно соврала я.
– Помнишь, у нее одно время было четырнадцать?
– Но это было так давно…
– Давно, – согласилась старушка. – Видать, одумалась, послушала все же мать! Ну, шесть – это еще куда ни шло, – смирилась она и, казалось, засомневалась в своих недобрых подозрениях. В то время когда бабушка знала правду и у мамы действительно было четырнадцать кошек, старушка каждый день закатывала ей истерики. Убеждала выбросить всех мохнатиков, укоряла, что она мать родную на них променяла, и грозилась навсегда переехать жить в совершенно чужую квартиру зятя, оставив при этом свою собственную Гузке. – А скажи мне, деточка, какое, бишь, сегодня число?
– Двадцать девятое.
– Я так и думала, что этот год високосный, – загробным голосом сказала она.
– Почему? – не поняла я. – При чем тут високосный год?
– Так число-то двадцать девятое! А двадцать девятое бывает только в високосный год!
– Но ведь сейчас сентябрь, а не февраль! – возмутилась я.
– Да? – удивилась бабуля.
– Да. Тебе нужно поменьше смотреть телевизор. У тебя мешанина в голове!
– Не делай из меня дуру! Подумаешь, ошиблась! У меня все в порядке с головой. Я все помню и прекрасно соображаю, – проговорила она и заливисто запела: – Конфетки-бараночки… – Опять начался очередной рекламный приступ. Цитируя рекламные ролики, она доказывала всем, что еще не сошла с ума. – Мезим – для желудка незаменим. Дети, идите пить молоко! – взвизгнула бабушка. – Дети, идите пить молоко, – повторила она басистым голосом коровы и тут же перешла на детский лепет: – Смотри, они пьют такое же молоко, как и мы! Хорошо иметь домик в деревне!
– Бабуля, тебе бы мультфильмы озвучивать. – Мне наконец удалось перебить ее.
– Ой, лиса-а, – протянула бабушка и бросила трубку.
На часах 16.00 – все еще не написано первое предложение, но очень хочется есть, просто до невозможности – кажется, если я сейчас не поем, то умру голодной смертью. Достаю из холодильника половину курицы, наваливаю гору жареной картошки. Плевать я хотела на плакаты с предостережениями – потом взвешусь – и пусть мне будет плохо. Меня трясет от внезапно налетевшего голода. А, может, у меня диабет? Говорят, диабетиков трясет перед комой, и если они в этот момент ничего не съедят, то действительно могут умереть.
Включаю телевизор, в экране носится Дэвид Духовны с пистолетом и криками «Откройте, Федеральное бюро расследований!», где-то на втором плане мелькает рыжая Андерсон, а я думаю, заглатывая холодную картошку, как удав, что если б Влас был хоть немного похож на Молдера, я бы сразу влюбилась в него и даже не обращала внимания на его плоские шутки и занудство.
