– Тебе нельзя нервничать! Что опять стряслось?
– Михаил ведет себя безобразно.
– Он уже давно себя так ведет, к этому можно и привыкнуть, – заметила Пульхерия.
– Он кури-и-ить начал, – и Анжела горько заплакала.
– Ну и пусть курит себе на здоровье, только выгоняй его на лестничную площадку.
– Как это пусть курит?! – остолбенела та. – Что это значит? Я тебя не понимаю? А как же вера? Что станут в церкви говорить, когда узнают?
– Да какая тебе разница? Ему не пять лет, он взрослый человек – сам разберется, – настаивала Пулька, и я была с ней полностью согласна – Анжела делала из мухи слона.
Икки жила в пяти минутах ходьбы от метро в уютной однокомнатной квартире, где еще были заметны следы холостяцкой жизни ее отца и уже наметились признаки обитания Икки: швейная машинка в углу, книги на полках, цветы на подоконниках.
– Пуль, а что это ты сегодня не на машине? Сломалась? – спросила я.
– Так я продала ее на прошлой неделе. Месяца через два наберу нужную сумму, и поедем к твоему Власу.
– А одна ты не можешь?
– Не-а.
– Ну, рассказывайте, рассказывайте, что у вас тут нового произошло? – нетерпеливо расспрашивала я.
– У меня Михаил закурил.
– Это мы уже слышали, – съязвила Пулька. – А я всех своих мужиков разогнала и полностью сублимировалась на диссертации. Секс отвлекает. Это я вам как врач говорю.
– Так ты сейчас одна? – удивилась я.
– Да. Надоели они все. Глупые, инфантильные, заносчивые индюки. Я поняла вдруг, что мой организм требует отдыха, – проговорила она, слизнув розочку с торта.
– Ну и правильно, – горячо поддержала ее Анжелка.
– Я тоже так думаю. Вот защищусь, а там видно будет. Слушайте, родители совсем ополоумели: все ищут ребро Гоголя. Да с таким азартом, будто в казино играют – мотаются по всей стране: сегодня здесь, а завтра там. Я даже немного завидую их энтузиазму.
– А у моих – второй медовый месяц, – вздохнула Икки. – Мамашу не узнать – лет десять скинула. Счастливы, одним словом.
– И тебе неплохо – смотри, квартирка какая обломилась, и от центра недалеко, – заметила Пулька, которая всю жизнь только и мечтала, как бы разъехаться с родителями.
– Слушай, Анжел, если тебя так допек твой благоверный, почему бы тебе не переехать к родителям, пока ты в таком положении? – вдруг спросил Овечкин.
– Они говорят, раз вышла замуж, терпи теперь и не жалуйся.
– Но это жестоко.
– Ничего не жестоко! – возразила Пулька. – Почему она должна свою квартиру этому петуху оставлять?
– Тогда выгони его. – Овечкина снова заносило не в ту сторону.
О своей предстоящей операции он молчал, мне очень хотелось узнать, готовится ли он к ней, принимает ли гормоны, но сдержалась, потому что сочла подобный вопрос некорректным.
Мы просидели у Икки до позднего вечера, о Кронском никто даже словом не обмолвился, вероятно, боясь задеть меня за живое. Специально для Анжелы меня попросили во второй раз изложить историю неудавшейся помолвки.
Теперь, когда Зожоры были в отъезде, Мисс Бесконечность звонила мне по пять, а то и по семь раз на дню. Но как-то в конце марта раздался звонок; я взяла трубку и услышала незнакомый женский голос:
– Маша?
– Да, – растерянно проговорила я.
– Это соседка Веры Петровны. Ваша бабушка сегодня утром упала. Вам нужно приехать.
– Как упала? Что с ней?
– Упала, когда выходила из туалета, и ударилась головой. Получилось так, что она попросила соседа сходить за сахаром, дверь оставалась открытой. Он пришел, а она в коридоре лежит без сознания.
– Так у нее есть сахар. Я ей купила, – тупо отвечала я. – Боже мой, о чем это я! Немедленно выезжаю!
Я быстро оделась, и снова мне пришлось «бежать на время», чувствуя себя олимпийской чемпионкой.
Когда я ворвалась в квартиру, бабушка лежала на кровати и была уже в сознании. Соседи разошлись по своим клетушкам.
– Ох! Ой! Ох! – стонала она.
