– Действительно, самая обыкновенная девица! – поддерживали их вторые с пеной у рта.
– Да я вообще не знаю, где у них глаза-то, у мужиков?! – возмущались третьи.
Но все они – и первые, и вторые, и четвертые – все без исключения испытывали чувство досады, вызванное необычной, экзотической красотой нашей героини. И всю Аврорину жизнь зависть женщин будет идти рука об руку с ее головокружительным, умопомрачительным успехом у мужчин. Негативное чувство дам, состоящее из протеста (мол, не должно быть таких людей, говорило все их существо, обычно не уточняя, каких это
Вот в чем была причина недовольства ею, Авророй, всего женского коллектива и Татьяны Георгиевны в частности.
Дурное настроение нашей героини, неприятный осадок после разговора (если матерные вопли можно вообще назвать разговором) с начальницей были окончательно развеяны спустя два дня у входа в загс, стоило только Авроре увидеть толпу родственников, среди которых как-то ненавязчиво затесался Владимир Иванович с Калериной, которых, кстати сказать, на свадьбу никто официально не приглашал – Гаврилов накануне позвонил Авроре и, узнав от нее о грядущем бракосочетании дочери своего заклятого врага – разрушительницы его семьи, «курвы» и «шлюхи» (иначе он бывшую химичку никак не называл) Галины Тимофеевны, сам напросился.
– Мы тоже с Галюнчиком придем! – воодушевленно гаркнул он в телефонную трубку.
– Но... Я даже не знаю...
– А что тут знать?! – мгновенно разъярился Гаврилов. – Что знать?! В кои веки они людей у себя собирают, и я еще должен пропускать это событие? Не дождетесь! Как бы не так! Всю молодость, помню, завалятся к нам с Зинульчиком и жрут, и жрут, никак нажраться не могут! А Любка-то их бывало, падла, двадцать пирогов моих упишет и валяется на диване без чувств! Как только заворота кишок не было! Удивительно! Жлобы, халявщики остервенелые! И я еще не приду! Ха! – И Владимир Иванович возбужденно заплевался в ухо дочери. Потом послышалось отдаленно: тук, тук, тук.
И вот теперь он сновал меж приглашенных с верным другом – фотоаппаратом «Зенит», болтающимся на груди, подобно ходящему ходуном колоколу на звоннице, созывающему народ к обедне, волоча за собой отрешенную Калерину в ярко-лимонном кримпленовом платье с произвольно разбросанными ядовито- зелеными крокодилами. Тут надо особо отметить, что передвигались эти двое самым что ни на есть престранным образом – извиваясь, изгибаясь, отворачиваясь и неприлично чухаясь в самом недозволенном месте. Народу было много – на свадьбе Любаши присутствовали все те лица, что пировали непонятно по какому случаю в ресторане «Ромашка», за исключением Юриного армейского друга Федора с женой – уж он-то совсем не вписывался в нынешнюю компанию.
Семейство Павла Матвеевича (того самого несчастного брата Зинаиды Матвеевны, что незаслуженно провел восемнадцать лет в сталинских лагерях) топталось рядом с парадным входом. Ирина Карловна – его верная жена – то и дело с треском сморкалась в клетчатый мужской носовой платок. Их дочь Виолетта – диспетчер ДЭЗа, которая, собственно, и порекомендовала Галине Тимофеевне бесплатно отработать три года взамен на квартиру, – все что-то успокаивала своего неразговорчивого, муругого мужа Андрея (наиталантливейшего автомеханика), периодически похлопывая его по плечу – по-доброму, по-матерински. Их дочь Людочка крутилась в толпе, что-то или кого-то высматривая. Скажу лишь одно: Людочке в свои восемнадцать уж очень хотелось замуж – так что она в любом представителе противоположного пола, который оказывал ей минимальный знак внимания, видела будущего супруга, отца своих детей.
Все вроде бы собрались. Тут был и Василий Матвеевич с женой Полиной, и Зинаида, держащая Арину за руку, бросающая злобные взгляды на бывшего мужа и его умалишенную жену. И Геня с Ириной, как всегда, шикарно одетой, с втянутым животом и широкой улыбкой на устах. В отдалении стояло семейство Метелкиных – Парамоновых: Алексей Павлович переминался с ноги на ногу, порываясь все куда-то убежать.
– Стоять! – властно воскликнула Ульяна Андреевна.
– Должно же быть тут у них где-то отхожее место! – возмущался Метелкин-старший. – Что? Теперь уж рабочему человеку и сортир запрещено посещать?
– Ты, Леха, того-этого, подождал бы чуток! – посоветовал Парамон Андреевич.
– Знаем мы тут все, зачем тебе туалет нужен! – разоблачительно проговорила Ульяна и бесцеремонно залезла к мужу во внутренний карман пиджака. – Во! Во! – с нескрываемым удовольствием от верности своей догадки воскликнула она, показывая Авроре и Юрику бледно-оранжевую спринцовку среднего размера.
Екатерина Матвеевна, младшая сестра Зинаиды, которая по сей день работала ночным сторожем на овощной базе, стояла в одиночестве, роясь в засаленной хозяйственной сумке.
В группе с женихом в черном костюме и невестой в воздушном, кукольном платье цвета унитаза в новой, заработанной Галиной Тимофеевной квартире стояли двое мужчин – один низенький, другой высокий, метра под два, – судя по всему, друзья Николая.
– Ой! И кто это там идет? – вдруг прокричала Зинаида Матвеевна. – Никак Миленок! Смотрите, смотрите! Все смотрите! Она не одна! С каким-то парнем! Видите, видите! – Любопытство переполняло ее. Гавриловой сию секунду нужно было знать, кто сопровождает ее племянницу – художницу-плакатистку, круглую сиротку. – Милочка! Здравствуй! – подлетев к ней, заголосила Зинаида. – А это кто? Познакомь свою тетю с молодым человеком! – потребовала она.
– Это Костик, тетя Зин. Константин Зорин. Недавно приехал в Москву.
– Н-да? – недоверчиво переспросила та.
– Да, тетя Зин, меня Константином звать! Мы вот с Милочкой пожениться хотим!
– Ой! Замолчи, балалайка! – смутилась художница.
– А сколько ж тебе лет, Костя? – поинтересовалась Гаврилова – Милочкин кавалер показался ей что-то уж больно молодым.
– Да какая разница, тетя Зин?! Любви-то, ей все возрасты покорны! – тараторил Зорин. Вообще говорил он заливисто, быстро, будто боясь упустить в своей речи нечто очень важное. Костик был действительно моложе Милочки: если той стукнуло недавно тридцать три года, то ему всего двадцать три.
