– Я говорю, пришла на работу устраиваться, – повторила Аврора.
– А нам никто не нужен!
– Я от Фазиля Маронова, – робко сказала Метелкина – ей отчего-то вдруг стало очень стыдно.
– А-а, – уважительно протянула секретарша, – тогда проходите к заму. Сейчас, я только предупрежу его. – И она, нажав на черную кнопку, проговорила: – Эмин Ибн Хосе Заде?!
– Да-да, я слушаю вас, Вера Федоровна!
– К вам тут девушка от Фазиля Маронова. Пускать?
– Конечно, конечно!
– Проходите, – молвила Вера Федоровна и вернулась к терзанию пишущей машинки.
Аврора зашла в кабинет... Да, он сильно отличался от кабинета Дуева. Все здесь было по-иному, с восточной роскошью – ковры, полумрак, узорчатые багровые портьеры на окнах... Даже посуда на длинном столе красного дерева была необыкновенной – грушевидные чашки в серебряных подстаканниках, расписные пиалы, сухофрукты на огромных серебряных блюдах...
– Проходите. Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь, присаживайтесь! – суетился гостеприимный хозяин столь экзотического кабинета. Он подскочил к Авроре и, встав метрах в двух от нее, буквально остолбенел.
– Здравствуйте, спасибо. Я пришла на работу устраиваться. Вот письмо... – Аврора удивленно смотрела на заместителя Зухраба Маронова. Это был человек небольшого роста – чуть повыше ее, средней комплекции – не сказать чтоб худой, но и не толстый, в темно-синем костюме-тройке, смуглый, лысый (в скобках замечу, что блестящая лысина совсем не портила зама постоянного представителя. Согласитесь, ведь бывают на свете мужчины, которым идет лысина: придает им значительности, внушительности, ума, я бы даже сказала. Если б у него была густая шевелюра, Эмин Ибн Хосе Заде выглядел бы если не смешно, то уж нелепо точно, уверяю вас, холеный), лет сорока, от силы сорока пяти. Аврора учуяла приятный запах заморского мужского одеколона, исходивший от заместителя Маронова, который в наши дни, несомненно, назвали бы дорогим парфюмом, тогда же наша героиня дала этому одеколону четкое и понятное определение – фирменный.
И вот этот мужчина, занимающий довольно солидную должность, решающий серьезные вопросы, растерялся, как мальчишка, увидев Аврору. Он не меньше пяти минут стоял, завороженно впившись в нее своими прекрасными глазами, напоминающими черные оливки в консервированной банке. У Эмина Ибн Хосе были поистине удивительные глаза – блестящие, светящиеся, живые... Хотя нет, сказать просто: «У него были живые глаза» – значит ничего не сказать. В них, в очах заместителя посла, содержалась такая сильная жажда жизни, такой интерес ко всему, к каждой мелочи – к преждевременно упавшему с дерева пожелтелому листу, к луже под ногами неправильной формы, к хмурому небу, а также к небу безоблачному и залитому солнцем, какой бывает, пожалуй, только у детей, когда они начинают познавать окружающий мир.
Сейчас, с удивлением, обожанием, упоением глядя на прекрасную незнакомку, посланную ему, безусловно, самим Аллахом, Эмин Ибн Хосе воспомнил кое-что, и это, вспыхнув ярким огнем, затмило все мысли в его голове.
Воспоминание относилось к далекому прошлому. К тому времени, когда Эмину было восемнадцать лет, когда он жил в ауле, в горах, спустя два года после женитьбы на Эсфихаль. Ах, до чего хороша, до чего смела была его Эсфихаль! Ее любимым занятием было раскачиваться на тарзанке над горным, бездонным обрывом... Однажды непрочная, перетертая в нескольких местах веревка лопнула, и жену Эмина поглотила ненасытная беспощадная пропасть. Долго тосковал Эмин по любимой супруге, десять лет он хранил ей верность, после чего, конечно же, женился, но без любви, поскольку ни разу за всю свою жизнь не видел ни одной хоть мало-мальски похожей на Эсфихаль девицы. Не видел... До того момента, пока прекрасная незнакомка не вошла в его кабинет.
Эмину вдруг почудилось, что его дорогая жена все эти годы покоилась в объятиях Морфея на дне той пропасти, подобно Спящей красавице, и только теперь проснулась и пришла к нему. Иными словами, Аврора была точной копией погибшей много лет назад красавицы жены Эмина Ибн Хосе, которую он любил больше жизни.
– Что вы говорите? Я... как-то... не расслышал... – Зампред взял себя в руки, собрался с духом и заговорил со своей Эсфихаль так, будто совсем ее не знает, будто у них нет общего сына Рафаэля.
Аврора представилась, снова повторила, что пришла устраиваться на работу, передала рекомендательное письмо Фазиля Маронова и предупредила, что ничего не умеет, кроме как шить, поскольку окончила швейное училище.
– О! Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Всему научитесь! Отправим вас на курсы стенографии! Только оставайтесь, оставайтесь, оставайтесь! – возбужденно уговаривал ее заместитель посла.
И тут Аврора почувствовала в этом человеке нечто, что не объяснить словами, – нечто судьбоносное, что ли, бесспорно притягательное и роковое.
«И с той минуты в моей жизни начался новый виток, новый отсчет, новый этап – как хотите», – отбарабанила Аврора Владимировна Дроздомётова и рассеянно посмотрела на фотографию в рамочке, где они с Ариной стоят на фоне ...ского монастыря.
– Жаль, конечно, что второй роман не завершился моей очередной свадьбой, – рассуждала она вслух. – Может, не слишком достойно закруглять его разводом с собственным мужем... И все-таки, несмотря ни на что, история-то эта с хорошим концом! Ну и что же, что я развелась с Метелкиным?! Разве это главное? Нет! Тогда что главное? – спросила она у улыбающейся на фото Арины. – Главное, что, расставшись с ним, я обрела счастье! Итак, я была совершенно счастлива, а впереди меня ждали... – И Дроздомётова принялась загибать пальцы, чтобы не запутаться в тех радостях, что маячили в ее дальнейшей судьбе. – Новая любовь, много любви, интересных людей, новая работа, новая квартира. Да что там говорить! Новая жизнь! И свобода! – воскликнула она и, посмотрев в окно, удивленно воскликнула: – Батюшки мои! Осень на дворе! А я и не заметила!
Действительно, за собственным жизнеописанием, добровольным затворничеством Аврора Владимировна не обратила внимания, как листья давно отзеленели, как зарядили дожди, как похолодало на улице...
– Какое хоть сегодня число? – И она посмотрела в календарь, на котором во всей красе был представлен месяц июль, то есть время, когда наша героиня написала первые строки второго тома своих мемуаров.
Нет, она, естественно, общалась по телефону в течение этих трех месяцев и с дочерью, и с мужем –
