кладбище. Кроме того, в течение семи дней после окончания месячных она ходила в микву и очищалась обрядовым купанием, чтобы снова принадлежать мужу. Толстая и морщинистая служительница с засученными до локтей рукавами помогла ей погрузиться в глубокую ванну, где очищенная вода заряжала ее духовной чистотой. Едва она погрузилась в ванну, как старуха начала растирать ее, отмывать, опрыскивать, подчищать, читая молитвы милосердия. Подчиняясь много раз повторенному ритуалу, Двора наклонялась вперед, назад, позволяла себя скрести, растирать, ощупывать, поднимала руку, подставляла бедро, протягивала ступни, молясь о том, чтобы с нее смыли постылый след мужчины, который не был евреем. Но все снова возвращалось к ней, без конца, это головокружение в переулке Гролл, телесный жар двух человек, стоящих так близко. Она вспоминала все жесты Яна, его обнаженные плечи под тонкой хлопковой тканью, думала о нем и ночью, и днем, о той истории, что длилась уже девять месяцев, но о ней надо было молчать. Просто наваждение. Заканчивая обряд, миссис Фельдман положила руку ей на голову и, произнося тексты на иврите, окунула в воду дочь Израиля один раз, второй, третий. После того как дама удалилась, Двора некоторое время посидела в ванне. Тело расслаблено, голова пылает. Она не остановится. Пройдет, мимоходом заглянет внутрь и убежит домой. Выйдя из ванны, Двора вытерлась, перешла в обшитую деревом комнату, оделась, водрузила шляпу, накинула одежды первого дня чистоты, повесила на шею драгоценности, облачилась в легкий жакет и вышла.
На улице Сент-Юрбен несколько гоев в коротких брюках возделывали свои клочки земли под винтовыми лестницами. Наблюдая за ними, Двора вздрогнула, когда ее позвала тетя Тирца, переходившая улицу. Следуя одному из правил поведения, две женщины пошли рядом и разговаривали спокойно и негромко, чтобы не привлекать внимания. Двора наклонилась к Хане-Лее, заснувшей в коляске, поцеловала кузину Хадассу, которая пожаловалась на ужасную боль в горле, помешавшую ей пойти в школу. Тирца спросила, что нового у Давида, мистера и миссис Заблоцки, и похвалила свадьбу Ривки. Через несколько метров не очень словоохотливая Двора рассталась с ними, сославшись на заказ у цветочника. Но пошла она на север. Шла долго. Пересекла улицу Бернар, потом Ван Хорн, остановилась у железной дороги. Затем повернула в обратную сторону и на углу улицы Сен-Виатер свернула опять. Миновала католическую церковь, польский магазин «Евро Дели», книжную лавку, перешла Ваверли. Замешкалась, толкнула дверь, поставила ногу — и тут, на красном коврике, увидела кошку. Она хотела было уйти, но вдруг задержалась, услышав голос Шарля:
— Входите!
Бакалейщик подошел, поднял Газ Бара, придержал дверь и, вытянув руку, пригласил ее войти в Лавку.
Рискнув сделать три шага, Двора взглянула на лохматый комок, мурлыкавший под мышкой управляющего.
— Вы уже видели моего кота? — спросил он.
Двора повесила свою пустую сумочку на плечо, а между тем Газ Бар спрыгнул с рук Шарля и вытянулся у ее ног. От неожиданности она отпрянула.
— Его зовут Газ Бар, — не унимался бакалейщик, склоняясь к тощему коту.
Женщина опять ничего не сказала, что вовсе не удивило Шарля. Его рука гладила кота со всех сторон, по мордочке, по серым жестким клочьям на лапах, по хвосту, вокруг шеи. Кот мурлыкал, извиваясь, приседая.
— Я подобрал его в одном переулке два года назад, — продолжил Шарль.
На улице миссис Адлер и миссис Розенберг придержали коляски, заглянули внутрь Лавки и в очередной раз увидели миссис Заблоцки рядом с
— Я не люблю кошек, — застенчиво произнесла Двора.
Шарль улыбнулся, снова поднял мохнатого пройдоху и добавил:
— Все обожают Газ Бара, — сказал он и протянул его ей.
Поначалу ее поразил этот жест, а также близость кота. Затем она испугалась, сердце забилось чаще. Шарль все держал кота на вытянутых руках, и Двора очень медленно протянула руку и указательным пальцем дотронулась до пушистой спинки, но, едва прикоснувшись к шерсти, отдернула палец, будто ее укусили. И нервно засмеялась. Смеяться рядом с кошкой и неевреем… такое случилось с нею впервые. Когда она нерешительно, как ребенок, подняла руку во второй раз, в магазин вбежала Рафаэлла, порывисто поцеловала Шарля, отняла у него Газ Бара, несколько раз крутанулась вокруг своей оси. Двора залюбовалась летавшими по кругу рыжими локонами, кружившимися высокими каблуками, узким платьем с разрезом до середины бедра. Остановившись, Рафаэлла поцеловала Газ Бара в мордочку, вернула его Шарлю и зарылась длинными пальцами в свои кудри.
— А Яна нет? — поинтересовалась она.
Стоя в ряду с грушами, Двора следила за входом.
— Про волка речь… — произнес Шарль, повернувшись к прилавку.
Ян увидел Двору намного раньше Рафаэллы, которая подошла к нему и подставила усыпанную веснушками щеку для поцелуя. Шарль положил Газ Бара ей на плечо и направился к кассе.
— Ребята, — сообщила рыженькая, — Алиса сегодня вечером готовит барбекю у себя на террасе, хотите прийти?
Двое бакалейщиков стали советоваться, и именно этот момент выбрала Двора, чтобы быстро уйти, не прощаясь; Ян бросился за ней. Шарль пробормотал: «Да, да, в котором часу, принести что-нибудь?» Но Рафаэлла, глядя на улицу, вытягивая шею, чтобы увидеть побольше, воскликнула:
— ТАК ЭТО ОНА?
— Чтобы отпраздновать конец учебного года, девочки решили устроить пикник в сквере, куда мы так часто ходили гулять. И вот в последний понедельник мы отправились на пустырь, заросший одуванчиками. Конец близился. Экзамены сданы, оценки выставлены, успехи достигнуты. Ученицы сочинили для министерства неправдоподобные рассказы, напоминавшие о сферах знаний, открывшихся им в течение года. Они также не поленились выправить свои сочинения с помощью словарей и учебника Бешереля. Я была горда, как мать.
— Детская забава, — заявила мне Хадасса, одной из первых выходя из экзаменационного зала. — Правительству очень понравится моя история.
Близняшки Блими и Гитл шли по тротуару впереди меня и время от времени оглядывались. «Мадам, ты позволишь нам говорить на идише всю последнюю неделю?» — спросила Блими. Да, конечно. Я хочу послушать вас еще. Выучить новые слова, прежде чем мы расстанемся с вами навсегда. Держась за руки, близняшки побежали догонять своих подружек, которые уже носились по парку в поисках идеального места для пикника. Сложив свои рюкзачки с восточной стороны водоема, там, где не было ни деревьев, ни тени, многие достали бутылочки с кремом для загара и намазали им лица — единственное открытое место. Другие расстелили скатерть в желтую и розовую полоску, и наступил момент, когда надо было решить, кто с кем сядет. В этот момент я и присоединилась к ним. Подождала, пока Хадасса выберет себе место: я очень хотела оказаться рядом с нею, непременно. Но непременное не случилось, потому что Дасси разместилась в кругу подруг между Ити и Либи. Так что я села напротив них, рядом с близняшками. За несколько минут многие девочки развязали свои рюкзаки, достали оттуда всякую всячину и, разложив все на скатерти, приступили к распределению. Приготовив картонные тарелочки, Нехама поднялась первой, чтобы поровну разделить поджаренный хлеб. Каждой из нас досталось по три с половиной кусочка. Затем подключилась Юдис с китайскими финиками и раздала по четыре штучки. По правилу — а правила предусматривались во всем — полагалось дождаться окончания раздела и лишь потом начинать есть. Это длилось долго. Потому что после раздачи фиников, воздушной кукурузы, сырных палочек, пирожков, конфет, сладких напитков, лимонного печенья, карамелек, которые тают на языке, возникло недовольство не со стороны распределявших порции девочек, а со стороны тех, кто оценивал доли. Помимо прочего надо было проверить свои «пайки», прежде чем есть их. «О’кей, ты можешь попробовать, мадам», — подтвердила одна бат мицва. Ученицы были счастливы, лакомились, загорали на полуденном солнце. Ты, Хадасса, сдвинув брови, старательно отделяла красные леденцы от оранжевых, пересчитывала конфеты и кукурузу, а я, сидя напротив, но довольно далеко, смотрела, как ты это делаешь. Разобрав свою кучку, Хадасса вынула из маленького ротика зубную пластину, и струйка слюны повисла над продуктами, оборвавшись у сладостей. Ее
