— Продадут, наверное. Корову, лошадь и гусей, во всяком случае. С одной фермы предложили взять кур, но Хепзебе что-то не хочется иметь с ними дело. Фермер согласен нанять ее, только без мистера Джонни. Он прямо этого не сказал, но дал понять, что мистер Джонни ему нежелателен, потому что может напугать его жену и детей.
— Тогда им незачем идти на эту ферму!
— Смотря какие еще будут предложения. Беднякам выбирать не приходится. И все равно им придется уйти из этого дома.
— Если только… — Кэрри искоса поглядела на него. — Я хотела попросить мистера Эванса позволить им остаться. Но я только хотела, а сделать не сделала, так что толку от этого мало.
— Да, когда доходит до дела… — отозвался Альберт. — Со мной произошло то же самое.
— Ты хочешь сказать, что тоже собирался поговорить с мистером Эвансом?
— Нет. Я решил… — Он взглянул на Кэрри и быстро закончил: — Если я скажу, ты будешь смеяться.
— Не буду, — пообещала Кэрри и вспомнила, что сама как-то сказала ему: «Не смейся». Когда они шли по лесу в ее день рождения. С тех пор, казалось, прошли годы.
Лицо Альберта порозовело и стало серьезным.
— Я пришел к выводу, что никто не имеет права выгонять людей из дома, в котором они прожили много лет, в этом нет никакой логики. Я решил, что на этот счет должен существовать закон и что лучше обратиться к адвокату. Я могу сказать ему, что миссис Готобед оставила завещание, но мы не можем его разыскать. В таком случае адвокату придется начать поиски — не в доме, разумеется, потому что там я уже все обыскал, а в других адвокатских конторах, куда она могла в свое время обратиться. Если она оставила завещание, то оно было зарегистрировано у нотариуса. Вот я и отправился к мистеру Рису. У него контора на площади Павших воинов.
Он замолчал. Кэрри не сводила с него глаз в ожидании.
— Я дошел только до приемной, — вздохнул он. — Просидел там минут десять, а потом сбежал. Я понял, что это бесполезно. Что бы, например, сделала ты, если бы была адвокатом и к тебе явился мальчик и начал бессвязно бормотать про какое-то пропавшее завещание, словно в сказке для детей? Я прямо услышал, как мистер Рис скажет: «Беги, мальчик, отсюда, твое место за учебниками!» И даже если бы этого не случилось, даже если бы он выслушал меня и пообещал принять меры, все равно толку было бы мало, потому что Хепзеба ни за что не согласилась бы принять в этом участие. Ты можешь представить себе, что Хепзеба обратится в суд?
— «Я не останусь там, где во мне не нуждаются, поэтому забудь об этом»! — передразнила Кэрри решительную манеру Хепзебы, и Альберт усмехнулся. — Все равно, если бы я уже добралась до приемной, я бы с ним поговорила, — заключила Кэрри.
— Возможно, — согласился Альберт. — Но то ты, а то я. Ты, по-моему, если что-нибудь решишь, то обязательно это сделаешь. А я не такой. Я начинаю думать, а есть ли смысл это делать, и тому подобное. Будь со мной ты, может, я бы и не испугался и довел бы дело до конца. Но ты никогда не верила в существование завещания, правда? Поэтому я и не позвал тебя…
— Это подло! — возмутилась Кэрри. — Как тебе не стыдно, Альберт Сэндвич!
На лице его был написан стыд.
— Да, — кивнул он. — А сейчас я ищу оправдания. И выбрал для разговора тебя, потому что ты не так труслива, как я. Только из-за трусости я и убежал из приемной адвоката! Боялся, что он будет надо мной смеяться.
У него был такой несчастный вид.
— Ты вовсе не трус, дурачок! — великодушно заметила Кэрри.
— Нет, трус!
— Нет, не трус. Ты просто… просто слишком умный, чтобы пускаться в авантюру сломя голову.
Альберт застонал и закрыл глаза.
— Как я ненавижу себя! — Потом открыл глаза и со злостью пнул кусок сухой земли так, что он, перелетев через весь двор, гулко ударился о стенку конюшни. — Нет, неправда, что я ненавижу себя, — сказал он. — Какой в этом смысл? Но я знаю себе цену и знаю, что она не очень высока. Я не глупый, но и не очень смелый. — Он взглянул на нее и вдруг усмехнулся: — Но с этим, наверное, надо примириться.
Кэрри думала над тем, что бы сказать ему в утешение.
— Будь ты смелым, толку все равно было бы мало. Мистер Рис вряд ли прислушался бы к твоим словам. Взрослые слушают только взрослых.
— Взрослым быть хорошо, — рассудил Альберт. — А вот ребенком — очень трудно. Ты имеешь право только стоять и смотреть, а действовать нельзя. Как нельзя и помешать тому, что тебе не по душе. Будь я взрослым, я бы не дал выселить Хепзебу. Я бы купил Долину друидов, и мы все жили бы вместе. И вы с Ником тоже. Хотя вы, наверное, предпочитаете уехать в Шотландию и быть рядом с мамой.
— Не особенно, — отозвалась Кэрри. — То есть, конечно, я хочу поехать, но с другой стороны, лучше бы остаться здесь. Хорошо бы можно было раздвоиться. Я чувствую, что душа у меня давно раздвоилась.
13
Дни летели как на крыльях. Поначалу казалось, что две недели — это очень долго, а потом выяснилось, что еще много-много предстоит сделать. В последний раз.
Ник придумал кучу песен про этот «последний раз». В последний раз надо съехать с кучи шлака, стукнувшись головой о железный лист и ободрав колено. В последний раз сходить в часовню. В последний раз устроить запруду в ручье, что бежал по краю сада.
Он так радовался, что Кэрри боялась, не обиделась бы тетя Лу, но та, по-видимому, не обижалась. Она подпевала Нику, ходила с таким же блаженным, как он, лицом и сияющими глазами и смеялась по каждому пустяку.
Только мистер Эванс, казалось, разделял охватившее Кэрри странное чувство тоски.
— Мне будет очень не хватать моей помощницы, — не раз говорил он. — Ты вправду помогала мне, Кэрри.
И всякий раз, когда Кэрри слышала эти лестные для нее слона, ей становилось все более и более тоскливо.
И наконец последний день…
Накануне вечером упаковали чемоданы, и теперь они стояли в ожидании своих хозяев. Тетя Лу перестирала всю их одежду, заштопала все дырки. А под котел положила побольше угля, чтобы они могли в последний раз как следует помыться.
— Завтра днем мы устроим пикник, — сказал мистер Эванс.
Кэрри с Ником не поверили собственным ушам. Ник даже захихикал от удовольствия. И заткнул себе рот рукой, когда тетя Лу взглядом велела ему быть осторожней.
Кэрри решила, что мистер Эванс затеял этот пикник отчасти для того, чтобы помешать их прощальному вечеру в Долине друидов. Когда она рассказала мистеру Эвансу про вечер, он почему-то совсем притих, а затем, как раз когда они собирались купаться, предложил устроить пикник.
— В последний раз, — тоже сказал он.
Тетя Лу положила в корзинку копченые колбаски, сэндвичи с сыром и твердые зеленоватые помидоры. Непривычно было видеть, как мистер Эванс в самый разгар дня закрыл свою лавку и отправился в горы, словно самый простой смертный. Он быстро вспотел, потому что не привык лазить по горам.
— Я часто бывал здесь мальчишкой, — говорил он, промокая платком лоб. — С той поры подъем стал, по-моему, куда круче!
Пока тетя Лу раскладывала еду, он, усевшись на плоском камне, рассказывал про прежние времена.
— Когда я был молодым, а ваша тетя еще совсем малышкой, я часто приносил ее сюда, усаживал на траву, велел не двигаться с места, пока сам ловил форель вон в том ручье. Ты помнишь это, сестра?
Тетя Лу кивнула головой и почему-то покраснела. Она вообще была непривычно молчалива и в каком-то странном состоянии духа, которое вместе с тем никак нельзя было назвать дурным. Пока они ели, она сидела и задумчивым взглядом смотрела куда-то вдаль, а на ее лице играла загадочная улыбка. Рокотал голос мистера Эванса, повествующего о том, что он делал, когда был мальчиком, — главным образом
