девушки. Шов на ее льняном полосатом платье разошелся был зашит несколькими стежками черных хлопчатобумажных ниток. Я заметил змеевидные следы поноса на округлой поверхности ее левой ягодицы. Их спиральные очертания казались столь же деспотичными и значащими, сколь повреждения моих ног и груди.
Автокатастрофа высвободила из моего сознания эту одержимость сексуальными возможностями всего, что меня окружало. Я представлял себе палату, наполненную выздоравливающими авиапассажирами, а в голове каждого – целый бордель образов. Столкновение наших двух автомобилей было моделью казалось бы элементарного, но все же невообразимого сексуального единения. Меня манили травмы еще не прибывших пациентов – необъятная энциклопедия податливого воображения.
Казалось, Кэтрин ощущала присутствие этих фантазий. Во время ее первых визитов я был еще в шоке, и она познакомилась с планировкой и атмосферой больницы, обмениваясь добродушными шуточками с врачами. Когда медсестра унесла мою рвоту, Кэфип деловито подтащила к изголовью кровати металлический столик и выгрузила на него кипу журналов. Она села возле меня, пробежала быстрым взглядом по небритому лицу и подрагивающим рукам.
Я попытался улыбнуться. Швы на моей голове – второй пробор на дюйм левее настоящего – мешали мне изменить выражение лица. В небольшом зеркале, которое подносили к моему лицу медсестры, я напоминал настороженного акробата, испуганного собственным искаженным скелетом.
– Извини, – я прикоснулся к ее руке, – я, наверное, кажусь слишком замкнутым.
– С тобой все в порядке, – сказала она. – Абсолютно. Ты похож на одну из жертв в музее Мадам Тюссо.
– Попробуй зайти завтра.
– Я зайду, – она прикоснулась к моему лбу, робко разглядывая рану на голове. – И принесу тебе косметику. Наверное, косметические услуги здесь предоставляют только в Эшфордском морге.
Я взглянул на нее радостнее. Проявления теплоты и супружеского участия меня приятно удивили. Умственная дистанция между моей работой на коммерческой телестудии в Шефертоне и ее молниеносной карьерой в отделе заграничных путешествий компании «Пан-Американ» в последние годы все больше разделяла нас. Кэтрин брала сейчас летные уроки и создала с одним из своих приятелей маленькую туристическую чартерную авиафирму. Этой деятельностью она занималась весьма целеустремленно, непроизвольно подчеркивая свою независимость и самодостаточность, словно она застолбила участок земли, который скоро невероятно поднимется в цене. Я на все это отреагировал, как большинство мужей, быстро развивая обширный запас забытых отношений. Слабое, но отчетливое жужжание ее маленькой авиации в конце каждой недели пересекало небо над нашим домом – набат, задававший тон нашим взаимоотношениям.
Палату пересек врач-блондин, кивнув Кэтрин. Она отвернулась от меня, обнажив при этом бедра вплоть до самого выпуклого лобка, что дало возможность вычислить сексуальный потенциал этого молодого врача. Я заметил, что она была одета скорее для приятного ужина с администратором авиалинии, чем для посещения больного мужа. Позже я узнал, что в аэропорту ее донимали офицеры полиции, расследующие случаи смерти на дорогах. Очевидно, авария и любые возможные обвинения в непреднамеренном убийстве, предъявленные мне, делали ее чем-то вроде знаменитости.
– Эта палата предназначена для жертв авиакатастрофы, – сказал я Кэтрин. – Кровати ждут.
– Если наш самолет в субботу спикирует, ты сможешь проснуться и увидеть меня на соседней койке.
Кэтрин осмотрела пустые кровати, возможно, представляя каждую возможную травму.
– Завтра ты уже встанешь. Они хотят, чтобы ты ходил. – Я уловил ее сочувствующий взгляд.
– Бедняга. За что тебя так? Может, ты с ними поссорился?
Я пропустил это замечание мимо ушей, но Кэтрин добавила:
– Жена погибшего мужчины – врач, доктор Елена Ремингтон.
Скрестив ноги, она погрузилась в процесс прикуривания сигареты, чиркая незнакомой зажигалкой. У какого нового любовника она одолжила этот уродливый механизм, явно мужской? Сработанная из гильзы авиаснаряда, она больше напоминала оружие. Уже много лет я наблюдаю за связями Кэтрин, они проявлялись буквально в течение нескольких часов после ее первого полового акта с новым партнером. Я просто отмечаю любые новые физические или душевные штрихи – внезапный интерес к какому-нибудь третьесортному вину или кинорежиссеру, новый поворот курса в водах авиационной политики. Часто я мог угадать имя ее последнего любовника задолго до того, как она выдавала его в кульминации нашего совокупления. Эта дразнящая игра нужна была нам обоим. Лежа вместе, мы воспроизводили случайную встречу, от первых слов на вечеринке в аэропорту до самого соития. Кульминацией этих игр было имя последнего партнера по прелюбодеянию. Умалчивание до последнего о факте существования любовника всегда заканчивалось наиболее изысканным оргазмом для нас обоих. Было время, когда я чувствовал, что эти связи служили лишь для того, чтобы поставлять сырье для наших эротических игр.
Глядя, как дым ее сигареты расстилается над пустой палатой, я спрашивал себя, с кем она провела последние несколько дней. Возможно, мысль о том, что ее муж убил другого человека, придала неожиданное величие ее прелюбодеянию, которое совершилось, вероятно, на нашей кровати возле тумбочки с серебристым телефоном, принесшим первые известия о моей аварии. Так элементы новых технологий стали связующими звеньями в нашей страсти.
Раздраженный шумом аэропорта, я присел, опершись на локоть. Из-за синяков на груди мне было больно дышать. Кэтрин глядела на меня взволнованно, очевидно, чувствуя, что я могу умереть прямо у нее на глазах. Она вставила мне в рот сигарету. Я неуверенно затянулся дымом с привкусом герани. Теплый кончик сигареты со следами розовой помады, поднесенный к моему рту уникальным телодвижением Кэтрин, навеял забытый мною в феноловом духе больницы аромат воспоминаний. Кэтрин потянулась за сигаретой, но я ухватился за нее, как ребенок. Лоснящийся, чуть липкий фильтр напоминал мне о ее сосках, слегка подкрашенных помадой, которые я прижимаю к лицу, к рукам, к груди, воображая, что на месте их отпечатков остаются раны. Однажды мне снился кошмар, будто бы она дает жизнь ребенку дьявола, а из ее набухших грудей брызжет разжиженный кал.
В палату вошла темноволосая медсестра-студентка. Улыбнувшись моей жене, она откинула одеяло и взяла у меня между ног бутылку с мочой. Оценивая уровень ее содержимого, она набросила одеяло обратно мне на ноги. На конце моего пениса сразу же задрожала капля; я с трудом контролировал сфинктер, онемевший от анестезии. Лежа с ослабленным мочевым пузырем, я спрашивал себя, почему после этой трагической аварии, повлекшей за собой смерть неизвестного молодого человека – его личность, несмотря на все вопросы, на которые мне ответила Кэтрин, оставалась для меня загадкой, словно на беспричинной дуэли я убил анонимного оппонента, – все женщины, окружавшие меня, обращали внимание только на наиболее инфантильные части моего тела. Медсестры, которые выливали мою мочу и обрабатывали кишки хитроумными приспособлениями клизм, которые доставали мой пенис из ширинки пижамы и поправляли дренажные трубки на моих коленях, которые снимали гнойные повязки с черепа и вытирали мне рог жесткими руками, эти накрахмаленные женщины, исполняющие каждая свою роль обслуживающий персонал моих отверстий, напоминали мне тех, кто ухаживал за мной в детстве. Медсестра-студентка двигалась вокруг моей кровати – упругие бедра под льняным халатом, – не сводя глаз с эффектной фигуры Кэтрин. Подсчитывала ли она, сколько любовников было за время, прошедшее после аварии, у Кэтрин, возбужденной странной позой своего мужа на этой кровати, или – более банально – стоимость ее дорогого костюма и драгоценностей? Кэтрин же совершенно откровенно разглядывала фигуру девушки. Она с нескрываемым интересом оценивала очертания бедер и ягодиц, груди и подмышек и их связь с хромированной арматурой спин на моих ногах – абстракционистской скульптурой, созданной для того, чтобы подчеркнуть изящество ее фигуры. Сознание Кэтрин было опутано интересными лесбийскими нитями. Часто, когда мы занимались любовью, она просила, чтобы я представил ее в отношениях с другой женщиной, например, с ее секретаршей Карен, неулыбчивой девушкой с серебристой помадой, которая на рождественской вечеринке у них в офисе беспрестанно неподвижно глядела на мою жену, словно гончий пес, предвкушающий сладость случки. Кэтрин часто спрашивала меня, как бы ей позволить Карен совратить себя. Я посоветовал ей вместе с девушкой сходить в универмаг и попросить Карен помочь выбрать нижнее белье. Я ждал их среди вешалок с ночными рубашками возле примерочной, время от времени бросая взгляд за занавеску, и видел их вместе, их тела и пальцы, вовлеченные в мягкую технологию грудей Кэтрин и
