потом надели на них наручники. И все же посреди всеобщего веселья осталось одно мрачное лицо, атмосфера праздника никак не смягчила его суровость. Когда в ходе разносимых громкоговорителями переговоров по трескучей переносной рации и мобильным телефонам решалась судьба неудачливых угонщиков, я заметил, что на балкон вышла Пола Гамильтон. На ней были черный костюм и белая блузка, в руке она держала докторский саквояж. Я был рад ее видеть и помахал ей из окна кабинета, хотя своим недовольным и жалким видом она все больше напоминала обнищавшего врача, который бродит в царстве абсолютно здоровых людей в поисках хотя бы одного больного.
По моему настоянию она записалась в спортклуб и часто плавала ранним утром, когда последние ночные гуляки еще только уезжали с автомобильной стоянки. Она тренировалась с Гельмутом на теннисных кортах, пытаясь поднять уровень своей неуклюжей, с замахом от плеча, игры. Однажды я разминался с ней, но она играла совершенно невыразительно, и я предположил, что она записалась в клуб, не поддавшись моим уговорам, а по каким-то своим, тайным, причинам, возможно, чтобы под прикрытием игры следить за докторами-конкурентами.
Она смотрела с балкона, как проплывает мимо толп туристов, высыпавших из кафе, платформа стражей порядка, и едва заметно улыбнулась, когда Бобби Кроуфорд в гавайской рубашке, которую он у кого-то одолжил, запрыгнул на платформу и стал изображать англичанина-оболтуса, накачавшегося пива. В считанные секунды он превратил показательное выступление службы безопасности в номер Кистоунских копов [57]: стоило ему вскочить на платформу, как стражи порядка уже не держались на ногах и копошились на полу в поисках разбросанных мобильных телефонов, по которым им громко отдавались противоречивые безумные приказы.
Она отвернулась, явно чем-то озабоченная, и заметила, что я наблюдаю за ней из кабинета. С застенчивой улыбкой она открыла дверь и оперлась о стеклянную панель.
– Пола… у тебя усталый вид.– Я предложил ей свое кресло.– Весь этот шум… Наверное, тебе стоит выпить.
– Спасибо, не откажусь. Почему чужое веселье так утомляет?
– У них есть масса поводов для праздника. Садись, я что-нибудь закажу. Чур, ты прописываешь.
– Ничего особенного. Минеральной воды.
Пола широко улыбнулась, показав крепкие зубы, и отбросила с лица волосы. Она наблюдала, как дурачится Кроуфорд, жонглируя сразу тремя мобильными телефонами под дождем из лепестков и конфетти.
– Бобби Кроуфорд…– заговорила она снова.– Его ведь любят, правда? Твой святой психопат. Его все обожают.
– А ты нет, Пола?
– Нет.– Она прикусила губу, словно пыталась стереть следы поцелуя.– Думаю, что нет.
– Когда-то он много для тебя значил.
– Но не теперь. Я разглядела иные стороны его натуры.
– Он умеет их сдерживать. Не знаю, почему ты так к нему несправедлива.– Я показал на заполонившие площадь толпы, оглашавшие ее улюлюканьем под поднимавшимися в воздух облаками лепестков.– Посмотри на то, что он сделал. Ты помнишь, каким был Костасоль три месяца назад?
– Конечно. Я же здесь частенько бывала.
– Значит, ты меня поймешь. В городке было полным-полно твоих пациентов. Полагаю, теперь их не так много.
– Их почти нет.– Она поставила саквояж на мой рабочий стол и села рядом, кивнув сама себе.– Несколько больных лейкемией я отправила в Лондон. Кому-то накладывала шины на голень, – нечего было тренироваться как сумасшедшие. Было даже несколько случаев венерических заболеваний. Старомодной гонореей тебя, конечно, не удивить.
– Действительно, не удивить.– Я снисходительно пожал плечами.– А как же иначе, когда постоянно меняешь партнеров. Это болезнь, обусловленная социальными контактами, вроде гриппа или гольфа.
– Есть и другие социальные болезни, значительно более серьезные, вроде детской порнографии.
– Здесь это редкое заболевание.
– Но удивительно заразное.– Пола пронзила меня взглядом строгой школьной учительницы.– Люди, которые думают, что у них иммунитет, внезапно подхватывают инфекцию от любой порнографической продукции.
– Пола… Мы пытались не давать этому хода. Проблема в том, что в Костасоль почти нет детей. Людям их так не хватает, поэтому к их сексуальным фантазиям примешивается какая-то тоска по детям. Нельзя же винить за это Бобби Кроуфорда.
– Я виню его за все. И тебя тоже, ты ответствен за все почти в той же мере, что и Кроуфорд. Он тебя окончательно испортил.
– Вздор. Я начал писать книгу, подумываю об уроках игры на гитаре и сценической карьере, снова играю в бридж…
– Все это – пустой звук.– Пола схватила мышь моего компьютера и крепко сжала рукой, словно хотела раздавить.– Когда ты сюда приехал, ты был
– Пола…– Я протянул руку, чтобы спасти мышь.– У меня больше сомнений насчет Кроуфорда, чем ты думаешь.
– Ты заблуждаешься. Поверь мне, ты поддерживаешь его абсолютно во всем.
– Конечно, поддерживаю. Посмотри, чего он достиг! Мне наплевать на то, что здесь так много художественных школ. Самое важное в том, что люди снова мыслят и пытаются понять, кто они. Они строят для себя новый, осмысленный мир, а не просто ставят дополнительные замки на входных дверях. Всюду куда
