незнакомой, скомпонованной из отдельных неотчетливых фрагментов, реальности, в пространстве без объема и перспективы, в мире без тяжести. В следующую секунду он почувствовал, что ему нечем дышать.
Он скорчился на полу, напрягаясь, чтобы глотнуть воздуха. Парень в черной майке одобрительно посмотрел на телохранителя и скрылся в кабинке.
Мало-помалу Тема пришел в себя. Телохранитель пнул его носком ботинка в спину.
— Ну, — сказал он и наклонился, — ты думаешь, я в этом вашем сортире пидорском до утра торчать собираюсь? — Он схватил Тему за волосы и оторвал его от пола. — Я жду, — он отпустил Тему, — ты будешь отвечать, или нет?
— А, — сказал Тема.
— Что «а»? — спросил телохранитель. Он снова наклонился, расставил ноги, сжал кулак и согнул руку, демонстративно целясь Теме в лицо. — Что «а», козел?! Что «а»?!! Я спрашиваю, ты понял меня, или нет?!
Это было очень трудно сделать, однако Тема в последнюю секунду сумел сообразить, что сейчас его лицо будет разбито, как секундомер молотком, вдребезги.
— Понял, — сказал он, как мог.
— Не слышу, — сказал телохранитель.
— Понял, — повторил Тема.
— Ну, вот, наконец, — брезгливо сказал телохранитель. Он выпрямился, отряхнул брюки, одернул пиджак, посмотрел на себя в зеркало, поправил узкий черный галстук и пригладил тщательно зачесанные волосы. Оторвавшись от зеркала, он оглянулся, плюнул на Тему, перешагнул через него и вышел из туалета.
— Чистая работа, — сказал кто-то.
— Обычный боксер, — ответил другой голос, — таких, теоретически, резать надо сразу, без разговоров.
Время, — секунда, две, двадцать секунд, две минуты, десять, одиннадцать, двадцать, двадцать с половиной минут, полчаса, еще полчаса, час, — прошло постепенно. Тема ходил по кабинету Антона с маринованным огурцом в руке. Поначалу нижняя челюсть у него не хотела открываться настолько, чтобы еда могла пролезать в рот, но потом за ухом что-то громко щелкнуло и челюсть задвигалась как раньше. Кроме того, у него еще иногда двоилось в глазах, болела грудь и во рту было так горько, что ему приходилось постоянно отплевываться и полоскать рот. Синяков на лице у него, как это ни странно, не было, однако нос распух и нижняя губа кровоточила изнутри. Зубы все, по счастью, остались на своих местах, и ни один из них даже как будто бы не шатался.
— Мне пистолет нужен, — сказал Тема, подводя итоги дня. — у тебя есть пистолет?
— Зачем? — спросил Антон.
Вера сидела рядом с ним на тахте и смотрела на экран.
— Это что? — поинтересовалась она, указывая пальцем. — Десять тысяч только на представительские расходы?
Машинальным жестом, одновременно роясь в разложенных на столе документах, Антон отвел ее руку от экрана.
— Ты давно дрался в последний раз? — спросил Тема тоном опытного полемиста.
— Неделю назад, — сказал Антон.
— С кем?
— С нотариусом.
— И кто кого?
— Ничья, — ответил Антон печально. Он открыл нижний ящик стола, покопался, вынул из ящика пистолет, хотел кинуть его Теме, но потом передумал и положил пистолет на край стола. Тема взял пистолет. С пистолетом в руке он молча походил по кабинету и неожиданно выстрелил. Вера вскрикнула от неожиданности. Антон закончил печатать и обернулся. Слева от книжного шкафа он увидел в стене небольшую аккуратную дырку, вокруг которой все еще расплывалось облачко штукатурки. В комнате вкусно запахло порохом.
— Он что, заряжен? — спросил Тема, недоуменно разглядывая пистолет. Потом он подошел к стене и внимательно осмотрел отверстие, дунул в него, отмахнулся от вылетевшей пыли и сунул в отверстие мизинец. — Теплая, — сообщил он довольным голосом. Он обернулся к Антону. — Дырка, это ерунда.
Он вынул палец, подошел к шкафу с другой стороны и подвинул его сантиметров на двадцать так, чтобы шкаф закрывал дырку. Антон ждал.
— Ну вот, — сказал Тема и отошел в сторону.
С другой стороны шкафа обнаружилась другая, точно такая же дырка. Тема оглянулся на Антона. Антон отвернулся и, нахмурившись, уставился на экран.
Несколько раз попытавшись поговорить с Антоном о тонкостях большого бизнеса и потерпев решительную неудачу, Вера вызвала такси, попрощалась и уехала.
— Ты веришь в Бога? — спросил Антон Тему, когда Вера ушла.
— Понимаешь, — сказал Тема, — чтобы верить в Бога, мне точно нужно знать, что его не существует. А как я могу?..
— Я понял, — прервал его Антон, — я имел в виду, скорее, бессмертие.
— Я ничего в этом не понимаю, — ответил Тема, подумав. — Пока ты живой, ты бессмертный, — добавил он на всякий случай.
Вчера утром в спальню привезли мебель. Собранные, но не расставленные еще по местам, черные шкафы, тумбочки и полки выступали из комнатного сумрака как острова мертвых у Беклина. Антон по- прежнему спал в кабинете, около стола, и Тема расположился на огромной кровати, в которой он чувствовал себя одиноким путником, уютно замерзающим в заснеженной степи. Занавесок на окне не хватало и по потолку время от времени проезжали наискосок удлиняющиеся угловатые отсветы автомобильных фар. У соседей за стеной шло веселье и женщины смеялись так пронзительно, будто пленку с их голосами прокручивали вдвое быстрее, чем следовало. Когда он улегся, голова у него еще слегка побаливала, но вскоре прошла.
Он снова вспомнил: <См.гл.2ВСПОМИНАЛсначала:<С грохотом'ТРРРРР'вылетают>включила улыбаласьХрустят=ИТД\END>. Воспоминание выпало мгновенно, как пакет сладостей из автомата, плотно упакованное в прозрачные слова, испещренные мешаниной ярких иероглифических картинок. Он пригляделся, нашел предусмотрительную стрелочку с пунктиром и, основательно повозившись, разорвал упаковку пополам.
Все высыпалось. Марина стояла, наклонившись над хромированным тостером, и ждала, когда выскочат гренки. Ее детский профиль был, на фоне цветастой, непрерывно колышущейся занавески, нежно промыт разбавленной тенью. Она улыбалась, когда он с удовольствием посмотрел на стопку поджаристых гренок, украшенную неподвижным потеком прозрачного меда. Он предусмотрительно подцепил гренком бесконечно текущую внутри самой себя медовую нить и с хрустом откусил. Он съел почти все, когда вспомнил, как голубоватая рябь озноба разбегается по коже от укуса холодной резиновой присоски и как взвизгивают пронзительные иглы энцефалографа, царапая на разлинованной бумаге свои повторяющиеся автографы.
Он еще раз просмотрел эту сцену. Потом еще раз. Перед завтраком он взял из деревянной бочки, которую держал в лапах деревянный медведь, двадцать долларов, полученные Мариной за участие в модном показе. Потом какая-то незнакомая пружина неожиданно распрямилось внутри него, и он ударил ее. Удовольствие от удара: он попал точно и кровь сразу же двумя струйками вытекла у Марины из носа. Приятно ударить слабого. Ее лицо из мимолетного шедевра моментально превратилось в кровоточащий телесный сгусток. Она посмотрела на него обиженно и недоуменно, поднесла руку к лицу и отвернулась, но он успел увидеть, как слезы потекли у нее по щекам. С удовольствием, вспомнил он, с удовольствием успел увидеть, как слезы потекли у нее по щекам. А что же, интересно узнать, случилось с этой пружиной сегодня вечером в клубном туалете?
Тема беспокойно повернулся под одеялом. Он вспомнил сегодняшний разговор с Мариной. Он вспомнил позавчерашний разговор с ней по телефону. Женщина, подумал он, взрослая женщина, разговаривающая с
