— Сегодня вторник, — ответила Марина раздеваясь. — Двенадцатое августа. Если ты не против, — мягко добавила она, стоя полуголая в комнатном полумраке, взявшись за приоткрытую дверцу шкафа.
«Уведомление», — было написано в письме, — «Получателю сего, гражданину Кузину Тимофею Львовичу, проживающему по адресу Поварской пер.47/3 кв. 11 (адрес и фамилмия были вписаны размашистым от руки в предусмотрительно оставленный пунктирный промежуток) предлагается (далее слова «в течение месяца со дня получения уведомления» были решительно зачеркнуты и над ними было вписано «до 15 сент. с. г.») явиться в районное отделение Государственной Налоговой Инспекции Центрального района г. С.-Пб. для выяснения вопросов, связанных с ежегодной подачей налоговой декларации.»
— Нет, не против, — сказал Тема, комкая письмо. Он бросил письмо на пол, комок бумаги запрыгал по паркету. — Я просто день перепутал. Я думал, сегодня воскресенье.
Марина открыла платяной шкаф и застыла как вкопанная.
В шкафу, на разворошенных стопках постельного белья сидела полуголая Вера и целилась в Марину из пистолета.
Марина сразу вспомнила свой неудачный разговор с Темой на втором этаже ночного клуба и снова, автоматически, почувствовала себя бессмысленной, ни к чему не пригодной человеческой машинкой. Ей стало досадно.
— Это еще кто? — спросила она брезгливо.
— Это моя сестра, — ответил Тема без колебания.
— Я же тебя предупреждала, — сказала Марина расстроенно.
— Слушай, ты, — сказала Вера, выбираясь из шкафа и поочередно одевая туфли, — отойди в сторону, не суетись и не дергайся, а то я тебе в два счета башку прострелю, икнуть не успеешь. Где мое платье? — огляделась она по сторонам. Она отыскала на стуле платье, бросила его на плечо и попятилась к дверям.
— Ты что думаешь, — добавила она, остановившись в дверном проеме — я не знаю, как с этой штуковиной обращаться?
Она подумала, оглянулась, протянула руку и аккуратно приставила пистолет к марининой голове.
— Отлично знаю, — закончила Вера, с удовольствием надавливая стволом. Марина слегка отвела голову. На лбу у нее обозначилась бледно-розовая двойная окружность.
— Ни на кого нельзя положиться, правда? — ласково спросила Вера, заглянула Марине в глаза и неожиданно зябко поежилась.
В спину ей, прямо в нежный, поросший пепельным пухом холмик позвонка над застежкой бюстгальтера уперся ствол помпового ружья, добытого Темой из-под ванны.
— Брось пистолет, — попросил Тема миролюбиво.
— Было у вас что-нибудь? — беспомощно спросила Марина.
Вера и Тема заговорили одновременно.
— Конечно было, — сказала Вера ядовито. — Все было. Сначала стоя в ванной, потом на кухне, сидя, на столе, потом лежа, потом боком, потом валетом, потом вместе с собачкой, а потом посудным ежиком для полного счастья.
— Конечно не было, — сказал Тема испуганно. — Ничего не было. Это правда моя сестра двоюродная. Она из Воронежа вчера приехала. Я ее встретил на вокзале и мы зашли к нам кофе попить, пока метро не откроется. Она у тети Эллы остановилась. Она просто ванну собиралась принять с дороги. Я ее пальцем не трогал. Честно.
Вера обернулась и презрительно покосилась на него через плечо.
— Кавалер, называется, — сказала она.
— У нее муж контр-адмирал, — добавил зачем-то Тема.
— Тогда чего ты ждешь? — донесся из комнаты отчаянный маринин голос и Тема сразу же нажал на спуск. Помповое ружье у него в руках испуганно отпрыгнуло от вериной спины, изрядная круглая дыра в которой образовалась, казалось, еще до выстрела, и Вера молча, как сломанная кукла, повалилась на пол с пистолетом в руке. Когда она упала, Тема увидел перед собой забрызганную кровью Марину. Марина мрачно смотрела на него.
— Я тебе стихи сочинил, — извиняющимся тоном сказал Тема и свободной рукой достал из кармана аккуратно свернутый рулончик туалетной бумаги, — Всю ночь работал, — добавил он.
Марина скептически промолчала.
— Честно, — сказал Тема безнадежно.
Он бросил рулончик Марине.
Рулончик ударился о маринин живот, упал, покатился, разматываясь, по полу и остановился, наткнувшись на опрокинутое верино лицо. Они вместе понаблюдали за рулончиком и снова посмотрели друг на друга. Марина поморщилась, подумала, покосилась в зеркало, наклонилась, подняла свободный конец бумажной ленты и недоверчиво прочитала первую строчку. Тема беззвучно поставил ружье в угол.
В этот момент из кухни послышался приглушенный звонок радиотелефона. Сначала засигналила одна трубка. За ней другая, потом третья, четвертая, — они все запели на разные лады, словно пытаясь договориться о чем-то с уличными, притихшими было птицами.
Младенец на кровати пошевелился, чмокнул раз губами, открыл сонные глаза и негромко просительно захныкал. Машинально сворачивая рулон, Марина быстро присела на край кровати, аккуратно подхватила сына на руки, поднесла к голой груди и принялась кормить. Тема засмотрелся на нее. Утренний неотчетливый свет нежно обволакивал ее и продолговатый, отразившийся в зеркальном фацете блик наискосок пересекал младенческое лицо, задевая краем агатовый завиток неправдоподобно маленького уха, и волнистой чертой поднимался вверх по ее идеально очерченному плечу.
— Ладно, — сказала она негромко, — собирайся. А то не успеем.
Глава 11
В церкви было сумрачно и прохладно, как в аквариуме, и пахло свечами и антикварным магазином.
— Волнуешься? — с любопытством спросила Марину Кореянка Хо.
— Ужасно, — сказала Марина, отдала ей Иосифа и стала поправлять фату, округлым классическим жестом высоко заводя за голову руки в кружевных белых перчатках.
Она чувствовала необъяснимую гордость, как будто венчание, которое само по себе, в религиозном смысле она в грош не ставила, было исключительно ее заслугой, более того — ее собственным изобретением. Как будто она сама придумала все эти пыльные колонны и пилястры, ангелов с позолоченными крыльями, разнообразно и щедро костюмированных священников, густые, зеленовато-серые кущи за окном, Тему, маму, Антона, Кореянку Хо и самого Бога с симпатичной старомодной торжественностью выглядывающего сквозь витраж из-за алтаря. Она сама ощущала себя в этот момент создателем и единственная ее забота сейчас была осторожность — не погубить все в последнюю секунду неловким движением, не переусердствовать, дать деловитому времени, как подмастерью, самому закончить неожиданно складывающийся шедевр.
— Я тоже, — сказала Кореянка Хо и поежилась.
Иосиф сонно моргнул.
— Подожди, — сказала маринина мама, — ты все испортишь. Дай я.
Марининой маме было сорок два года, она была музыкальный редактор в нотном издательстве и бывшая, прошедшая через многочисленные литературно-художественно-музыкально-сценические попойки, алкоголичка. После длительного и успешного лечения она выглядела много старше своих лет. Лицо у нее было слегка циничное, замкнутое, и темные глаза смотрели выжидательно, без особого интереса.
— Не волнуйтесь, Ада Николаевна, — сказала Кореянка Хо.
— Ты язычник, — сурово сказала маринина мама, неодобрительно покосившись на Кореянку Хо. — Тебе все эти таинства все равно, что туристу Эрмитаж. Смотри и поражайся.
— А почему, — спросила мстительно Кореянка Хо, — у вас, у православных, в церкви никогда никого
